Неточные совпадения
Года за три до того времени, о котором
идет речь, мы гуляли по берегу Москвы-реки в Лужниках, то есть по другую сторону Воробьевых гор.
Впрочем, Библии он и на других языках не читал, он знал понаслышке и по отрывкам, о чем
идет речь вообще в Св. писании, и дальше не полюбопытствовал заглянуть.
Разумеется, он не был счастлив, всегда настороже, всем недовольный, он видел с стесненным сердцем неприязненные чувства, вызванные им у всех домашних; он видел, как улыбка пропадала с лица, как останавливалась
речь, когда он входил; он говорил об этом с насмешкой, с досадой, но не делал ни одной уступки и
шел с величайшей настойчивостью своей дорогой.
Окончивши, он поспешно начал завертывать Евангелие и крест. Цынский, едва приподнявшись, сказал ему, что он может
идти. После этого он обратился ко мне и перевел духовную
речь на гражданский язык.
Старик, о котором
идет речь, был существо простое, доброе и преданное за всякую ласку, которых, вероятно, ему не много доставалось в жизни. Он делал кампанию 1812 года, грудь его была покрыта медалями, срок свой он выслужил и остался по доброй воле, не зная, куда деться.
Я видел, куда
шла его
речь — кровь у меня бросилась в голову — я с досадой грыз перо. Он продолжал...
Я кивнул ему головой, не дожидаясь окончания
речи, и быстрыми шагами
пошел в станционный дом. В окно мне было слышно, как он горячился с жандармом, как грозил ему. Жандарм извинялся, но, кажется, мало был испуган. Минуты через три они взошли оба, я сидел, обернувшись к окну, и не смотрел на них.
— Нисколько, будьте уверены; я знаю, что вы внимательно слушали, да и то знаю, что женщина, как бы ни была умна и о чем бы ни
шла речь, не может никогда стать выше кухни — за что же я лично на вас смел бы сердиться?
Государь «за мнения»
посылает в Сибирь, за стихи морит в казематах — и все трое скорее готовы простить воровство и взятки, убийство и разбой, чем наглость человеческого достоинства и дерзость независимой
речи.
Государственный совет, пользуясь отсутствием Александра, бывшего в Вероне или Аахене, умно и справедливо решил, что так как
речь в доносе
идет о Сибири, то дело и передать на разбор Пестелю, благо он налицо.
Я дал ей мелкую серебряную монету; она захохотала, увидя ее, но, вместо того чтоб
идти прочь, влезла на облучок кибитки, повернулась ко мне и стала бормотать полусвязные
речи, глядя мне прямо в лицо; ее взгляд был мутен, жалок, пряди волос падали на лицо.
— Что за обидчивость такая! Палками бьют — не обижаемся, в Сибирь
посылают — не обижаемся, а тут Чаадаев, видите, зацепил народную честь — не смей говорить;
речь — дерзость, лакей никогда не должен говорить! Отчего же в странах, больше образованных, где, кажется, чувствительность тоже должна быть развитее, чем в Костроме да Калуге, — не обижаются словами?
Самое появление кружков, о которых
идет речь, было естественным ответом на глубокую внутреннюю потребность тогдашней русской жизни.
Не знаю, что сделала горничная, о которой
идет речь, но барыня превзошла себя.
Повторять эти вещи почти невозможно. Я передам, как сумею, один из его рассказов, и то в небольшом отрывке.
Речь как-то
шла в Париже о том неприятном чувстве, с которым мы переезжаем нашу границу. Галахов стал нам рассказывать, как он ездил в последний раз в свое именье — это был chef d'oeuvre.
Хомяков спорил до четырех часов утра, начавши в девять; где К. Аксаков с мурмолкой в руке свирепствовал за Москву, на которую никто не нападал, и никогда не брал в руки бокала шампанского, чтобы не сотворить тайно моление и тост, который все знали; где Редкин выводил логически личного бога, ad majorem gloriam Hegel; [к вящей
славе Гегеля (лат.).] где Грановский являлся с своей тихой, но твердой
речью; где все помнили Бакунина и Станкевича; где Чаадаев, тщательно одетый, с нежным, как из воску, лицом, сердил оторопевших аристократов и православных славян колкими замечаниями, всегда отлитыми в оригинальную форму и намеренно замороженными; где молодой старик А. И. Тургенев мило сплетничал обо всех знаменитостях Европы, от Шатобриана и Рекамье до Шеллинга и Рахели Варнгаген; где Боткин и Крюков пантеистически наслаждались рассказами М. С. Щепкина и куда, наконец, иногда падал, как Конгривова ракета, Белинский, выжигая кругом все, что попадало.
Подобострастный клиентизм, о котором говорит девица Вильмот в «Записках» Дашковой и который я сам еще застал — в тех кругах, о которых
идет речь, не существовал.
Ссора, о которой
идет речь, была следствием той полемики, о которой я говорил.