Неточные совпадения
… — Вера Артамоновна,
ну расскажите мне еще разок, как французы приходили в Москву, — говаривал я, потягиваясь на своей кроватке, обшитой холстиной, чтоб я не вывалился,
и завертываясь в стеганое одеяло.
— Сначала еще шло кое-как, первые дни то есть,
ну, так, бывало, взойдут два-три солдата
и показывают, нет ли выпить; поднесем им по рюмочке, как следует, они
и уйдут да еще сделают под козырек.
Ну, думаем мы, теперь пришла наша смерть, как увидят его товарищи, тут нам
и конец.
—
Ну, mon cher frère, [дорогой брат (фр.).] — заметил мой отец своим изученно бесстрастным голосом, — хорошо
и вы исполнили последнюю волю родителя. Лучше было бы забыть эти тяжелые напоминовения для вас, да
и для нас.
—
Ну, полноте, полноте, — говорил я, смеясь, старушке, —
и насморку не будет,
и чаю я не хочу, а вы мне украдьте сливок получше, с самого верху.
И вот мы опять едем тем же проселком; открывается знакомый бор
и гора, покрытая орешником, а тут
и брод через реку, этот брод, приводивший меня двадцать лет тому назад в восторг, — вода брызжет, мелкие камни хрустят, кучера кричат, лошади упираются…
ну вот
и село,
и дом священника, где он сиживал на лавочке в буром подряснике, простодушный, добрый, рыжеватый, вечно в поту, всегда что-нибудь прикусывавший
и постоянно одержимый икотой; вот
и канцелярия, где земский Василий Епифанов, никогда не бывавший трезвым, писал свои отчеты, скорчившись над бумагой
и держа перо у самого конца, круто подогнувши третий палец под него.
— Как это ты в тридцать лет не научился говорить?.. таскает — как это таскать дрова? — дрова носят, а не таскают.
Ну, Данило, слава богу, господь сподобил меня еще раз тебя видеть. Прощаю тебе все грехи за сей год
и овес, который ты тратишь безмерно,
и то, что лошадей не чистишь,
и ты меня прости. Потаскай еще дровец, пока силенка есть,
ну, а теперь настает пост, так вина употребляй поменьше, в наши лета вредно, да
и грех.
— Не стоило бы, кажется, Анна Якимовна, на несколько последних лет менять обычай предков. Я грешу, ем скоромное по множеству болезней;
ну, а ты, по твоим летам, слава богу, всю жизнь соблюдала посты,
и вдруг… что за пример для них.
—
Ну, ты сегодня болен, — говорил нетерпеливо Сенатор, хватал шляпу
и бросался вон.
— Недостатка в месте у меня нет, — ответил он, — но для вас, я думаю, лучше ехать, вы приедете часов в десять к вашему батюшке. Вы ведь знаете, что он еще сердит на вас;
ну — вечером, перед сном у старых людей обыкновенно нервы ослаблены
и вялы, он вас примет, вероятно, гораздо лучше нынче, чем завтра; утром вы его найдете совсем готовым для сражения.
У всех студентов на лицах был написан один страх,
ну, как он в этот день не сделает никакого грубого замечания. Страх этот скоро прошел. Через край полная аудитория была непокойна
и издавала глухой, сдавленный гул. Малов сделал какое-то замечание, началось шарканье.
— Папенька-то ваш меня спрашивал: «Как это, говорит, еще не вставал?» Я, знаете, не промах: голова изволит болеть, с утра-с жаловались, так я так
и сторы не подымал-с. «
Ну, говорит,
и хорошо сделал».
—
Ну, так я знаю, — сказал я ему
и набросил на себя халат.
— А вас, monsieur Герцен, вся комиссия ждала целый вечер; этот болван привез вас сюда в то время, как вас требовали к князю Голицыну. Мне очень жаль, что вы здесь прождали так долго, но это не моя вина. Что прикажете делать с такими исполнителями? Я думаю, пятьдесят лет служит
и все чурбан.
Ну, пошел теперь домой! — прибавил он, изменив голос на гораздо грубейший
и обращаясь к квартальному.
— Ей-богу, не знаю, — говорил офицер, — как это случилось
и что со мной было, но я сошел с чердака
и велел унтеру собрать команду. Через два часа мы его усердно искали в другом поместье, пока он пробирался за границу.
Ну, женщина! Признаюсь!
Что бы ни было, отвечай; казначейство обокрадут — виноват; церковь сгорела — виноват; пьяных много на улице — виноват; вина мало пьют — тоже виноват (последнее замечание ему очень понравилось,
и он продолжал более веселым тоном); хорошо, вы меня встретили,
ну, встретили бы министра, да тоже бы эдак мимо; а тот спросил бы: «Как, политический арестант гуляет? — городничего под суд…»
Иной, точно, сначала такой сердитый, бьет передними
и задними ногами, кричит, ругается,
и в отставку, говорит, выгоню,
и в губернию, говорит, отпишу —
ну, знаете, наше дело подчиненное, смолчишь
и думаешь: дай срок, надорвется еще! так это — еще первая упряжка.
Крестьянин подъехал на небольшой комяге с женой, спросил нас, в чем дело,
и, заметив: «
Ну, что же?
Ну, заткнуть дыру, да, благословясь,
и в путь. Что тут киснуть? Ты вот для того что татарин, так ничего
и не умеешь сделать», — взошел на дощаник.
—
Ну,
и на том спасибо, вели-ка, голубчик мой, чемоданчики-то принести да выпей тенерифу рюмочку.
— Ведь вот — Крейц или Ридигер — в одном приказе в корнеты произведены были. Жили на одной квартире, — Петруша, Алеша —
ну, я, видите, не немец, да
и поддержки не было никакой — вот
и сиди будочником. Вы думаете, легко благородному человеку с нашими понятиями занимать полицейскую должность?
—
И не спрашивайте, индо сердце надрывается;
ну, да про то знают першие, наше дело исполнять приказания, не мы в ответе; а по-человеческому некрасиво.
— Нет, не то чтоб повальные, а так, мрут, как мухи; жиденок, знаете, эдакой чахлый, тщедушный, словно кошка ободранная, не привык часов десять месить грязь да есть сухари — опять чужие люди, ни отца, ни матери, ни баловства;
ну, покашляет, покашляет, да
и в Могилев.
И скажите, сделайте милость, что это им далось, что можно с ребятишками делать?
И притом заметьте, что их вел добряк офицер, которому явно было жаль детей.
Ну, а если б попался военно-политический эконом?
— Вот был профессор-с — мой предшественник, — говорил мне в минуту задушевного разговора вятский полицмейстер. —
Ну, конечно, эдак жить можно, только на это надобно родиться-с; это в своем роде, могу сказать, Сеславин, Фигнер, —
и глаза хромого майора, за рану произведенного в полицмейстеры, блистали при воспоминании славного предшественника.
Ну, знаете, земская полиция трус; так какого-нибудь воришку связать да представить она умеет — а там шайка, да
и, пожалуй, с ружьями.
— Это так у нас, домашнее выражение. Скучно, знаете, при наказании,
ну, так велишь сечь да куришь трубку; обыкновенно к концу трубки
и наказанию конец —
ну, а в экстренных случаях велишь иной раз
и на две трубки угостить приятеля. Полицейские привычны, знают примерно сколько.
—
Ну,
и увидите, — сказал булат.
—
И слава богу! Плодитесь
и умножайтесь. Ну-тка, Ермолай Григорьевич, дорога дальняя, выпьем-ка рюмочку березовой.
Вот в самое-то успленье были мы в питейном,
ну,
и крупно поговорили с суседским крестьянином — такой безобразный человек, наш лес крадет.
«Ты, мол, в чужой деревне не дерись», — говорю я ему, да хотел так, то есть, пример сделать, тычка ему дать, да спьяну, что ли, или нечистая сила, — прямо ему в глаз —
ну,
и попортил, то есть, глаз, а он со старостой церковным сейчас к становому, — хочу, дескать, суд по форме.
— Жаль, очень жаль! Из чего дом должен погибнуть!
Ну, что семья без тебя останется? Все молодежь, а внучата — мелкота, да
и старушку-то твою жаль.
— Разве вот что; поговорить мне с товарищами, да
и в губернию отписать? Неравно дело пойдет в палату, там у меня есть приятели, все сделают;
ну, только это люди другого сорта, тут тремя лобанчиками не отделаешься.
— Мне, пожалуй, ничего не давай, мне семью жаль;
ну, а тем меньше двух сереньких
и предлагать нечего.
Ну,
и следствие пошло обычным русским чередом: мужиков секли при допросах, секли в наказание, секли для примера, секли из денег
и целую толпу сослали в Сибирь.
Ну, я
и говорю: «А что примерно, православные, прикладу положите — немазано колесо не вертится».
— Вестимо, что дал —
ну,
и забрили лоб оченно хорошо.
«Очень, — отвечал я, — все, что ты говоришь, превосходно, но скажи, пожалуйста, как же ты мог биться два часа говорить с этим человеком, не догадавшись с первого слова, что он дурак?» — «
И в самом деле так, — сказал, помирая со смеху, Белинский, —
ну, брат, зарезал!
Кому памятцы?» Бабы
и девки окружают их, сказывая имена, мальчишки, ухарски скрыпя пером, повторяют: «Марью, Марью, Акулину, Степаниду, отца Иоанна, Матрену, — ну-тка, тетушка, твоих, твоих-то — вишь, отколола грош, меньше пятака взять нельзя, родни-то, родни-то — Иоанна, Василису, Иону, Марью, Евпраксею, младенца Катерину…»
— Ну-тка, ну-тка, покажи нам свою прыть! — сказал я молодому парню, лихо сидевшему на облучке в нагольном тулупе
и несгибаемых рукавицах, которые едва ему дозволяли настолько сблизить пальцы, чтобы взять пятиалтынный из моих рук.
— Она умна, — повторял он, — мила, образованна, на нашего брата
и не посмотрит. Ах, боже мой, — прибавил он, вдруг обращаясь ко мне, — вот чудесная мысль, поддержите честь вятского общества, поволочитесь за ней…
ну, знаете, вы из Москвы, в ссылке, верно, пишете стихи, — это вам с неба подарок.
—
И довольно продолжительный, если попадусь. Слушай, когда будет темно, мы поедем к дому княгини, ты вызовешь кого-нибудь на улицу, из людей, я тебе скажу кого, —
ну, потом увидим, что делать. Ладно, что ли?
—
Ну, делать нечего, пойдем, а уж как бы мне хотелось, чтоб не удалось! Что же вчера не написал? —
и Кетчер, важно нахлобучив на себя свою шляпу с длинными полями, набросил черный плащ на красной подкладке.
—
Ну, дал, так
и убирайся к своим чертям в лес.
— Разве получаса не достаточно, чтобы дойти от Астраковых до Поварской? Мы бы тут болтали с тобой целый час,
ну, оно как ни приятно, а я из-за этого не решился прежде, чем было нужно, оставить умирающую женщину. Левашова, — прибавил он, — посылает вам свое приветствие, она благословила меня на успех своей умирающей рукой
и дала мне на случай нужды теплую шаль.
—
Ну, вот видите, — сказал мне Парфений, кладя палец за губу
и растягивая себе рот, зацепивши им за щеку, одна из его любимых игрушек. — Вы человек умный
и начитанный,
ну, а старого воробья на мякине вам не провести. У вас тут что-то неладно; так вы, коли уже пожаловали ко мне, лучше расскажите мне ваше дело по совести, как на духу.
Ну, я тогда прямо вам
и скажу, что можно
и чего нельзя, во всяком случае, совет дам не к худу.
— Видишь, — сказал Парфений, вставая
и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще мало Перми-то, не укатали крутые горы. Что, я разве говорю, что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно да кротко. Пришлите-ка ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь;
ну, только одно помните: без документов со стороны невесты
и не пробуйте. Так «ни тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди стали!
Ну, господь с вами, в добрый час, а с княгиней-то вы меня поссорите.
— Ничего,
ну только вы правы, — у меня есть маленький… если б вы знали, —
и при этих словах лицо ее оживилось, — какой славный, как он хорош, даже соседи, все удивляются ему.
— Слышал ли ты, что этот изверг врет? У меня давно язык чешется, да что-то грудь болит
и народу много, будь отцом родным, одурачь как-нибудь, прихлопни его, убей какой-нибудь насмешкой, ты это лучше умеешь —
ну, утешь.