Неточные совпадения
После
этого Самойлов спокойно отправился
на свое
место.
«Напиши, — заключал он, — как в
этом месте (
на Воробьевых горах) развилась история нашей жизни, то есть моей и твоей».
Я говорю: официально — потому что Петр Федорович, мой камердинер,
на которого была возложена
эта должность, очень скоро понял, во-первых, что мне неприятно быть провожаемым, во-вторых, что самому ему гораздо приятнее в разных увеселительных
местах, чем в передней физико-математического факультета, в которой все удовольствия ограничивались беседою с двумя сторожами и взаимным потчеванием друг друга и самих себя табаком.
Я часто замечал
эту непоколебимую твердость характера у почтовых экспедиторов, у продавцов театральных
мест, билетов
на железной дороге, у людей, которых беспрестанно тормошат и которым ежеминутно мешают; они умеют не видеть человека, глядя
на него, и не слушают его, стоя возле.
Я сел
на место частного пристава и взял первую бумагу, лежавшую
на столе, — билет
на похороны дворового человека князя Гагарина и медицинское свидетельство, что он умер по всем правилам науки. Я взял другую — полицейский устав. Я пробежал его и нашел в нем статью, в которой сказано: «Всякий арестованный имеет право через три дня после ареста узнать причину оного и быть выпущен».
Эту статью я себе заметил.
Утром я послал принести себе завтрак. Чиновники уже собирались. Экзекутор ставил мне
на вид, что, в сущности, завтракать в присутственном
месте не хорошо, что ему лично
это все равно, но что почтмейстеру
это может не понравиться.
Пермский полицмейстер принадлежал к особому типу военно-гражданских чиновников.
Это люди, которым посчастливилось в военной службе как-нибудь наткнуться
на штык или подвернуться под пулю, за
это им даются преимущественно
места городничих, экзекуторов.
Устал наконец и Тюфяев
на этой фабрике приказов и указов, распоряжений и учреждений и стал проситься
на более спокойное
место.
Главное обвинение, падающее
на Витберга со стороны даже тех, которые никогда не сомневались в его чистоте: зачем он принял
место директора, — он, неопытный артист, молодой человек, ничего не смысливший в канцелярских делах? Ему следовало ограничиться ролью архитектора.
Это правда.
Перемена была очень резка. Те же комнаты, та же мебель, а
на месте татарского баскака с тунгусской наружностью и сибирскими привычками — доктринер, несколько педант, но все же порядочный человек. Новый губернатор был умен, но ум его как-то светил, а не грел, вроде ясного зимнего дня — приятного, но от которого плодов не дождешься. К тому же он был страшный формалист — формалист не приказный — а как бы
это выразить?.. его формализм был второй степени, но столько же скучный, как и все прочие.
Те, для которых
эта религия не составляла в самом деле жизненного вопроса, мало-помалу отдалялись,
на их
место являлись другие, а мысль и круг крепли при
этой свободной игре избирательного сродства и общего, связующего убеждения.
Гегель во время своего профессората в Берлине, долею от старости, а вдвое от довольства
местом и почетом, намеренно взвинтил свою философию над земным уровнем и держался в среде, где все современные интересы и страсти становятся довольно безразличны, как здания и села с воздушного шара; он не любил зацепляться за
эти проклятые практические вопросы, с которыми трудно ладить и
на которые надобно было отвечать положительно.
— Для людей? — спросил Белинский и побледнел. — Для людей? — повторил он и бросил свое
место. — Где ваши люди? Я им скажу, что они обмануты; всякий открытый порок лучше и человечественнее
этого презрения к слабому и необразованному,
этого лицемерия, поддерживающего невежество. И вы думаете, что вы свободные люди?
На одну вас доску со всеми царями, попами и плантаторами. Прощайте, я не ем постного для поучения, у меня нет людей!
Тридцать лет тому назад Россия будущего существовала исключительно между несколькими мальчиками, только что вышедшими из детства, до того ничтожными и незаметными, что им было достаточно
места между ступней самодержавных ботфорт и землей — а в них было наследие 14 декабря, наследие общечеловеческой науки и чисто народной Руси. Новая жизнь
эта прозябала, как трава, пытающаяся расти
на губах непростывшего кратера.
Он взошел к губернатору,
это было при старике Попове, который мне рассказывал, и сказал ему, что
эту женщину невозможно сечь, что
это прямо противно закону; губернатор вскочил с своего
места и, бешеный от злобы, бросился
на исправника с поднятым кулаком: «Я вас сейчас велю арестовать, я вас отдам под суд, вы — изменник!» Исправник был арестован и подал в отставку; душевно жалею, что не знаю его фамилии, да будут ему прощены его прежние грехи за
эту минуту — скажу просто, геройства, с такими разбойниками вовсе была не шутка показать человеческое чувство.
Он не обращал внимания, так, как
это делает большая часть французов,
на то, что истина только дается методе, да и то остается неотъемлемой от нее; истина же как результат — битая фраза, общее
место.
Разумеется, что люди
эти ездили к нему и звали
на свои рауты из тщеславия, но до
этого дела нет; тут важно невольное сознание, что мысль стала мощью, имела свое почетное
место, вопреки высочайшему повелению.
— Мне было слишком больно, — сказал он, — проехать мимо вас и не проститься с вами. Вы понимаете, что после всего, что было между вашими друзьями и моими, я не буду к вам ездить; жаль, жаль, но делать нечего. Я хотел пожать вам руку и проститься. — Он быстро пошел к саням, но вдруг воротился; я стоял
на том же
месте, мне было грустно; он бросился ко мне, обнял меня и крепко поцеловал. У меня были слезы
на глазах. Как я любил его в
эту минуту ссоры!» [«Колокол», лист 90. (Прим. А. И. Герцена.)]
Я ему заметил, что в Кенигсберге я спрашивал и мне сказали, что
места останутся, кондуктор ссылался
на снег и
на необходимость взять дилижанс
на полозьях; против
этого нечего было сказать. Мы начали перегружаться с детьми и с пожитками ночью, в мокром снегу.
На следующей станции та же история, и кондуктор уже не давал себе труда объяснять перемену экипажа. Так мы проехали с полдороги, тут он объявил нам очень просто, что «нам дадут только пять
мест».
Мой сосед, исправленный Диффенбахом, в
это время был в трактире; когда он вскарабкался
на свое
место и мы поехали, я рассказал ему историю. Он был выпивши и, следственно, в благодушном расположении; он принял глубочайшее участие и просил меня дать ему в Берлине записку.
Пока оно было в несчастном положении и соединялось с светлой закраиной аристократии для защиты своей веры, для завоевания своих прав, оно было исполнено величия и поэзии. Но
этого стало ненадолго, и Санчо Панса, завладев
местом и запросто развалясь
на просторе, дал себе полную волю и потерял свой народный юмор, свой здравый смысл; вульгарная сторона его натуры взяла верх.
В день приезда Гарибальди в Лондон я его не видал, а видел море народа, реки народа, запруженные им улицы в несколько верст, наводненные площади, везде, где был карниз, балкон, окно, выступили люди, и все
это ждало в иных
местах шесть часов… Гарибальди приехал в половине третьего
на станцию Нейн-Эльмс и только в половине девятого подъехал к Стаффорд Гаузу, у подъезда которого ждал его дюк Сутерланд с женой.
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание
на присутственные
места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком
месте неприлично… Я и прежде хотел вам
это заметить, но все как-то позабывал.
Новый ходок, Пахомыч, взглянул
на дело несколько иными глазами, нежели несчастный его предшественник. Он понял так, что теперь самое верное средство —
это начать во все
места просьбы писать.
Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а
это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а не вверх, но был убежден, что стоит только указать: от сих
мест до сих — и
на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь река.
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет
этого законы — те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно, многие
на моем
месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для себя в атаках не вижу-с!
Строился новый город
на новом
месте, но одновременно с ним выползало
на свет что-то иное, чему еще не было в то время придумано названия и что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем, полагать, что
это"иное"появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело свою историю…