Неточные совпадения
Перед днем моего рождения и моих именин Кало запирался в своей комнате, оттуда были слышны разные звуки молотка и других инструментов; часто быстрыми
шагами проходил он по коридору, всякий раз запирая
на ключ свою дверь, то с кастрюлькой для клея, то с какими-то завернутыми в бумагу вещами.
Почтенный старец этот постоянно был сердит или выпивши, или выпивши и сердит вместе. Должность свою он исполнял с какой-то высшей точки зрения и придавал ей торжественную важность; он умел с особенным шумом и треском отбросить ступеньки кареты и хлопал дверцами сильнее ружейного выстрела. Сумрачно и навытяжке стоял
на запятках и всякий раз, когда его потряхивало
на рытвине, он густым и недовольным голосом кричал кучеру: «Легче!», несмотря
на то что рытвина уже была
на пять
шагов сзади.
Пока человек идет скорым
шагом вперед, не останавливаясь, не задумываясь, пока не пришел к оврагу или не сломал себе шеи, он все полагает, что его жизнь впереди, свысока смотрит
на прошедшее и не умеет ценить настоящего. Но когда опыт прибил весенние цветы и остудил летний румянец, когда он догадывается, что жизнь, собственно, прошла, а осталось ее продолжение, тогда он иначе возвращается к светлым, к теплым, к прекрасным воспоминаниям первой молодости.
Мы посмотрели друг
на друга… и тихим
шагом поехали к остерии, [ресторану (от ит. osteria).] где нас ждала коляска.
Приезд керенских мужиков был праздником для всей дворни, они грабили мужиков, обсчитывали
на каждом
шагу, и притом без малейшего права.
— Какая смелость с вашей стороны, — продолжал он, — я удивляюсь вам; в нормальном состоянии никогда человек не может решиться
на такой страшный
шаг. Мне предлагали две, три партии очень хорошие, но как я вздумаю, что у меня в комнате будет распоряжаться женщина, будет все приводить по-своему в порядок, пожалуй, будет мне запрещать курить мой табак (он курил нежинские корешки), поднимет шум, сумбур, тогда
на меня находит такой страх, что я предпочитаю умереть в одиночестве.
Экипажей было меньше, мрачные толпы народа стояли
на перекрестках и толковали об отравителях; кареты, возившие больных,
шагом двигались, сопровождаемые полицейскими; люди сторонились от черных фур с трупами.
Мне по ночам грезились эти звуки, и я просыпался в исступлении, думая, что страдальцы эти в нескольких
шагах от меня лежат
на соломе, в цепях, с изодранной, с избитой спиной — и наверное без всякой вины.
Я кивнул ему головой, не дожидаясь окончания речи, и быстрыми
шагами пошел в станционный дом. В окно мне было слышно, как он горячился с жандармом, как грозил ему. Жандарм извинялся, но, кажется, мало был испуган. Минуты через три они взошли оба, я сидел, обернувшись к окну, и не смотрел
на них.
…Я ждал ее больше получаса… Все было тихо в доме, я мог слышать оханье и кашель старика, его медленный говор, передвиганье какого-то стола… Хмельной слуга приготовлял, посвистывая,
на залавке в передней свою постель, выругался и через минуту захрапел… Тяжелая ступня горничной, выходившей из спальной, была последним звуком… Потом тишина, стон больного и опять тишина… вдруг шелест, скрыпнул пол, легкие
шаги — и белая блуза мелькнула в дверях…
Новость эта, совершенно неожиданная, поразила ее, она встала, чтобы выйти в другую комнату, и, сделав два
шага, упала без чувств
на пол.
Беспокойный дух мой искал арены, независимости; мне хотелось попробовать свои силы
на свободе, порвавши все путы, связывавшие
на Руси каждый
шаг, каждое движение.
Но — и в этом его личная мощь — ему вообще не часто нужно было прибегать к таким фикциям, он
на каждом
шагу встречал удивительных людей, умел их встречать, и каждый, поделившийся его душою, оставался
на всю жизнь страстным другом его и каждому своим влиянием он сделал или огромную пользу, или облегчил ношу.
Где? укажите — я бросаю смело перчатку — исключаю только
на время одну страну, Италию, и отмерю
шаги поля битвы, то есть не выпущу противника из статистики в историю.
Шага три от нее стоял высокий, несколько согнувшийся старик, лет семидесяти, плешивый и пожелтевший, в темно-зеленой военной шинели, с рядом медалей и крестов
на груди.
Она у нас прожила год. Время под конец нашей жизни в Новгороде было тревожно — я досадовал
на ссылку и со дня
на день ждал в каком-то раздраженье разрешения ехать в Москву. Тут я только заметил, что горничная очень хороша собой… Она догадалась!.. и все прошло бы без
шага далее. Случай помог. Случай всегда находится, особенно когда ни с одной стороны его не избегают.
Она перешагнула, но коснувшись гроба! Она все поняла, но удар был неожидан и силен; вера в меня поколебалась, идол был разрушен, фантастические мучения уступили факту. Разве случившееся не подтверждало праздность сердца? В противном случае разве оно не противустояло бы первому искушению — и какому? И где? В нескольких
шагах от нее. И кто соперница? Кому она пожертвована? Женщине, вешавшейся каждому
на шею…
Мы были уж очень не дети; в 1842 году мне стукнуло тридцать лет; мы слишком хорошо знали, куда нас вела наша деятельность, но шли. Не опрометчиво, но обдуманно продолжали мы наш путь с тем успокоенным, ровным
шагом, к которому приучил нас опыт и семейная жизнь. Это не значило, что мы состарелись, нет, мы были в то же время юны, и оттого одни, выходя
на университетскую кафедру, другие, печатая статьи или издавая газету, каждый день подвергались аресту, отставке, ссылке.
Его аристократическая натура, его благородные, рыцарские понятия были оскорбляемы
на каждом
шагу; он смотрел с тем отвращением, с которым гадливые люди смотрят
на что-нибудь сальное —
на мещанство, окружавшее его там.
Грановский напоминает мне ряд задумчиво покойных проповедников-революционеров времен Реформации — не тех бурных, грозных, которые в «гневе своем чувствуют вполне свою жизнь», как Лютер, а тех ясных, кротких, которые так же просто надевали венок славы
на свою голову, как и терновый венок. Они невозмущаемо тихи, идут твердым
шагом, но не топают; людей этих боятся судьи, им с ними неловко; их примирительная улыбка оставляет по себе угрызение совести у палачей.
Помирятся ли эти трое, померившись, сокрушат ли друг друга; разложится ли Россия
на части, или обессиленная Европа впадет в византийский маразм; подадут ли они друг другу руку, обновленные
на новую жизнь и дружный
шаг вперед, или будут резаться без конца, — одна вещь узнана нами и не искоренится из сознания грядущих поколений, это — то, что разумное и свободное развитие русского народного быта совпадает с стремлениями западного социализма.
Как они ни бились в формах гегелевской методы, какие ни делали построения, Хомяков шел с ними
шаг в
шаг и под конец дул
на карточный дом логических формул или подставлял ногу и заставлял их падать в «материализм», от которого они стыдливо отрекались, или в «атеизм», которого они просто боялись.
…Три года тому назад я сидел у изголовья больной и видел, как смерть стягивала ее безжалостно
шаг за
шагом в могилу. Эта жизнь была все мое достояние. Мгла стлалась около меня, я дичал в тупом отчаянии, но не тешил себя надеждами, не предал своей горести ни
на минуту одуряющей мысли о свидании за гробом.
Мы вообще знаем Европу школьно, литературно, то есть мы не знаем ее, а судим à livre ouvert, [Здесь: с первого взгляда (фр.).] по книжкам и картинкам, так, как дети судят по «Orbis pictus» о настоящем мире, воображая, что все женщины
на Сандвичевых островах держат руки над головой с какими-то бубнами и что где есть голый негр, там непременно, в пяти
шагах от него, стоит лев с растрепанной гривой или тигр с злыми глазами.
Я, с своей стороны, проповедую полный разрыв с неполными революционерами, от них
на двести
шагов веет реакцией. Нагрузив себе
на плечи тысячи ошибок, они их до сих пор оправдывают; лучшее доказательство, что они их повторят.
У Вестминстерского моста, близ парламента, народ так плотно сжался, что коляска, ехавшая
шагом, остановилась и процессия, тянувшаяся
на версту, ушла вперед с своими знаменами, музыкой и проч.
Ярый итальянец направился быстрым
шагом к двери, но в дверях показался Гарибальди. Покойно посмотрел он
на них,
на меня и потом сказал...