Неточные совпадения
В Лондоне не было ни одного близкого мне человека. Были люди, которых я уважал, которые уважали меня, но близкого никого. Все подходившие, отходившие, встречавшиеся занимались одними общими интересами, делами всего человечества, по крайней
мере делами целого народа; знакомства их были, так сказать, безличные. Месяцы проходили, и ни одного слова о
том, о чем хотелось поговорить.
В десятом часу утра камердинер, сидевший в комнате возле спальной, уведомлял Веру Артамоновну, мою экс-нянюшку, что барин встает. Она отправлялась приготовлять кофей, который он пил один в своем кабинете. Все в доме принимало иной вид, люди начинали чистить комнаты, по крайней
мере показывали вид, что делают что-нибудь. Передняя, до
тех пор пустая, наполнялась, даже большая ньюфаундлендская собака Макбет садилась перед печью и, не мигая, смотрела в огонь.
Я полагаю, что мой отец и не думал этого, но для своего спокойствия брал
меры недействительные, но все же
меры, вроде
того, как люди, не веря, говеют.
— Князь, — сказал он мне, — порядочный человек; если он ничего не сделает,
то скажет, по крайней
мере, правду.
В Вильне был в
то время начальником, со стороны победоносного неприятеля,
тот знаменитый ренегат Муравьев, который обессмертил себя историческим изречением, что «он принадлежит не к
тем Муравьевым, которых вешают, а к
тем, которые вешают». Для узкого мстительного взгляда Николая люди раздражительного властолюбия и грубой беспощадности были всего пригоднее, по крайней
мере всего симпатичнее.
— Нет, не
то чтоб повальные, а так,
мрут, как мухи; жиденок, знаете, эдакой чахлый, тщедушный, словно кошка ободранная, не привык часов десять месить грязь да есть сухари — опять чужие люди, ни отца, ни матери, ни баловства; ну, покашляет, покашляет, да и в Могилев. И скажите, сделайте милость, что это им далось, что можно с ребятишками делать?
Канцелярия Аракчеева была вроде
тех медных рудников, куда работников посылают только на несколько месяцев, потому что если оставить долее,
то они
мрут.
Для
того чтоб показать всю
меру невозможности серьезных таблиц, я упомяну сведения, присланные из заштатного города Кая.
Второе дело было перед моими глазами. Витберг скупал именья для храма. Его мысль состояла в
том, чтоб помещичьи крестьяне, купленные с землею для храма, обязывались выставлять известное число работников — этим способом они приобретали полную волю себе в деревне. Забавно, что наши сенаторы-помещики находили в этой
мере какое-то невольничество!
Все это старо и до
того постоянно повторяется из века в век и везде, что нам следует эту низость принять за общечеловеческую черту и, по крайней
мере, не удивляться ей.
Ребенок должен был быть с утра зашнурован, причесан, навытяжке; это можно было бы допустить в
ту меру, в которую оно не вредно здоровью; но княгиня шнуровала вместе с талией и душу, подавляя всякое откровенное, чистосердечное чувство, она требовала улыбку и веселый вид, когда ребенку было грустно, ласковое слово, когда ему хотелось плакать, вид участия к предметам безразличным, словом — постоянной лжи.
Русские гувернанты у нас нипочем, по крайней
мере так еще было в тридцатых годах, а между
тем при всех недостатках они все же лучше большинства француженок из Швейцарии, бессрочно-отпускных лореток и отставных актрис, которые с отчаянья бросаются на воспитание как на последнее средство доставать насущный хлеб, — средство, для которого не нужно ни таланта, ни молодости, ничего — кроме произношения «гррра» и манер d'une dame de comptoir, [приказчицы (фр.).] которые часто у нас по провинциям принимаются за «хорошие» манеры.
Высокий ростом, с волосами странно разбросанными, без всякого единства прически, с резким лицом, напоминающим ряд членов Конвента 93 года, а всего более Мара, с
тем же большим ртом, с
тою же резкой чертой пренебрежения на губах и с
тем же грустно и озлобленно печальным выражением; к этому следует прибавить очки, шляпу с широкими полями, чрезвычайную раздражительность, громкий голос, непривычку себя сдерживать и способность, по
мере негодования, поднимать брови все выше и выше.
Начальники отделений озабоченно бегали с портфелями, были недовольны столоначальниками, столоначальники писали, писали, действительно были завалены работой и имели перспективу умереть за
теми же столами, — по крайней
мере, просидеть без особенно счастливых обстоятельств лет двадцать.
С ним пришел, вероятно, его адъютант, тончайший корнет в мире, с неслыханно длинными ногами, белокурый, с крошечным беличьим лицом и с
тем добродушным выражением, которое часто остается у матушкиных сынков, никогда ничему не учившихся или, по крайней
мере, не выучившихся.
Ну, пришло новое царствование, Орлов, видите, в силе,
то есть я не знаю, насколько это правда… так думают, по крайней
мере; знают, что он мой наследник, и внучка-то меня любит, ну, вот и пошла такая дружба — опять готовы подавать шубу и калоши.
С
тех пор русское общество сделало страшные успехи; война вызвала к сознанию, сознание — к 14 декабря, общество внутри раздвоилось — со стороны дворца остается не лучшее; казни и свирепые
меры отдалили одних, новый тон отдалил других.
Между
тем рассвело; тут только я заметил, что мой сосед-консерватор говорил в нос вовсе не от простуды, а оттого, что у него его не было, по крайней
мере, недоставало самой видной части.
Поглаживая листы, как добрых коней, своей пухлой рукой: «Видите ли, — приговаривал он, — ваши связи, участие в неблагонамеренных журналах (почти слово в слово
то же, что мне говорил Сахтынский в 1840), наконец, значительные subventions, [субсидии (фр.).] которые вы давали самым вредным предприятиям, заставили нас прибегнуть к
мере очень неприятной, но необходимой.
Прежде всякого вызова, более года
тому назад, положено было запрещение на мое именье, отобраны деловые бумаги, находившиеся в частных руках, наконец, захвачены деньги, 10000 фp., высланные мне из Москвы. Такие строгие и чрезвычайные
меры против меня показывают, что я не только в чем-то обвиняем, но что, прежде всякого вопроса, всякого суда, признан виновным и наказан — лишением части моих средств.
Накануне моего отъезда из Ниццы я получил приглашение от начальника полиции de la sicurezza pubblica. [общественной безопасности (ит.).] Он мне объявил приказ министра внутренних дел — выехать немедленно из сардинских владений. Эта странная
мера со стороны ручного и уклончивого сардинского правительства удивила меня гораздо больше, чем высылка из Парижа в 1850. К
тому же и не было никакого повода.
Я пошел к интенданту (из иезуитов) и, заметив ему, что это совершеннейшая роскошь высылать человека, который сам едет и у которого визированный пасс в кармане, — спросил его, в чем дело? Он уверял, что сам так же удивлен, как я, что
мера взята министром внутренних дел, даже без предварительного сношения с ним. При этом он был до
того учтив, что у меня не осталось никакого сомнения, что все это напакостил он. Я написал разговор мой с ним известному депутату оппозиции Лоренцо Валерио и уехал в Париж.
— А
то берут
меры, которые раздражают… заставляют кричать — и без всякой нужды!
Косность мысли принадлежит религии и доктринаризму; они предполагают упорную ограниченность, оконченную замкнутость, живущую особняком или в своем тесном круге, отвергающем все, что жизнь вносит нового… или, по крайней
мере, не заботясь о
том.
Чувство изгнано, все замерло, цвета исчезли, остался утомительный, тупой, безвыходный труд современного пролетария, — труд, от которого, по крайней
мере, была свободна аристократическая семья Древнего Рима, основанная на рабстве; нет больше ни поэзии церкви, ни бреда веры, ни упованья рая, даже и стихов к
тем порам «не будут больше писать», по уверению Прудона, зато работа будет «увеличиваться».
Хотелось мне, во-вторых, поговорить с ним о здешних интригах и нелепостях, о добрых людях, строивших одной рукой пьедестал ему и другой привязывавших Маццини к позорному столбу. Хотелось ему рассказать об охоте по Стансфильду и о
тех нищих разумом либералах, которые вторили лаю готических свор, не понимая, что
те имели, по крайней
мере, цель — сковырнуть на Стансфильде пегое и бесхарактерное министерство и заменить его своей подагрой, своей ветошью и своим линялым тряпьем с гербами.
День этот удался необыкновенно и был одним из самых светлых, безоблачных и прекрасных дней — последних пятнадцати лет. В нем была удивительная ясность и полнота, в нем была эстетическая
мера и законченность — очень редко случающиеся. Одним днем позже — и праздник наш не имел бы
того характера. Одним неитальянцем больше, и тон был бы другой, по крайней
мере была бы боязнь, что он исказится. Такие дни представляют вершины… Дальше, выше, в сторону — ничего, как в пропетых звуках, как в распустившихся цветах.