Неточные совпадения
Мы и наши товарищи говорили в аудитории открыто все, что приходило в голову; тетрадки запрещенных
стихов ходили из рук в руки, запрещенные
книги читались с комментариями, и при всем том я не помню ни одного доноса из аудитории, ни одного предательства.
В. был лет десять старше нас и удивлял нас своими практическими заметками, своим знанием политических дел, своим французским красноречием и горячностью своего либерализма. Он знал так много и так подробно, рассказывал так мило и так плавно; мнения его были так твердо очерчены, на все был ответ, совет, разрешение. Читал он всё — новые романы, трактаты, журналы,
стихи и, сверх того, сильно занимался зоологией, писал проекты для князя и составлял планы для детских
книг.
Его чтение ограничивалось романами и
стихами; он их понимал, ценил, иногда очень верно, но серьезные
книги его утомляли, он медленно и плохо считал, дурно и нечетко писал.
«Да, здесь умеют жить», — заключил он, побывав в двух-трех своеобразно благоустроенных домах друзей Айно, гостеприимных и прямодушных людей, которые хорошо были знакомы с русской жизнью, русским искусством, но не обнаружили русского пристрастия к спорам о наилучшем устроении мира, а страну свою знали, точно
книгу стихов любимого поэта.
Неточные совпадения
Домой приехав, пистолеты // Он осмотрел, потом вложил // Опять их в ящик и, раздетый, // При свечке, Шиллера открыл; // Но мысль одна его объемлет; // В нем сердце грустное не дремлет: // С неизъяснимою красой // Он видит Ольгу пред собой. // Владимир
книгу закрывает, // Берет перо; его
стихи, // Полны любовной чепухи, // Звучат и льются. Их читает // Он вслух, в лирическом жару, // Как Дельвиг пьяный на пиру.
Против моего ожидания, оказалось, что, кроме двух
стихов, придуманных мною сгоряча, я, несмотря на все усилия, ничего дальше не мог сочинить. Я стал читать
стихи, которые были в наших
книгах; но ни Дмитриев, ни Державин не помогли мне — напротив, они еще более убедили меня в моей неспособности. Зная, что Карл Иваныч любил списывать стишки, я стал потихоньку рыться в его бумагах и в числе немецких стихотворений нашел одно русское, принадлежащее, должно быть, собственно его перу.
Когда она, кончив читать, бросила
книгу на кушетку и дрожащей рукою налила себе еще ликера, Самгин, потирая лоб, оглянулся вокруг, как человек, только что проснувшийся. Он с удивлением почувствовал, что мог бы еще долго слушать звучные, но мало понятные
стихи на чужом языке.
Когда Клим Самгин читал
книги и
стихи на темы о любви и смерти, они не волновали его.
Самгин вспомнил, что в детстве он читал «Калевалу», подарок матери;
книга эта, написанная
стихами, которые прыгали мимо памяти, показалась ему скучной, но мать все-таки заставила прочитать ее до конца.