Неточные совпадения
О допросе дочери Петра Иннокентьевича Марьи Петровны, уехавшей почти одновременно с открытием
убийства совершенно неожиданно в Томске, нечего было и думать без того, чтобы не навлечь, как полагал Хмелевский, на свою голову страшный гнев всемогущего богача — ее
отца.
— Таким образом я жила. Как часто вспоминала я о высоком доме, как часто я оплакивала
отца моего ребенка. Это знают моя грудь да подушка. Однажды от проезжих я случайно узнала, что по делу об
убийстве на заимке Толстых арестован и пошел в тюрьму Егор Никифоров. Я поняла все. Чтобы не выдать настоящего убийцу, Егор принял на себя вину, чтобы спасти моего
отца, его благодетеля, он обрекал себя на каторгу…
— Моего
отца звали Егором Никифоровым… Более двадцати лет назад, он был осужден за
убийство и сослан в каторгу… я дочь убийцы, дочь каторжника.
Если он теперь все откроет своей дочери, то должен будет назвать и настоящего виновника
убийства, за которое был осужден. Захочет ли тогда Татьяна Петровна жить в доме Толстых, где она привыкла к неге и роскоши. Что может он, ее
отец, предоставить ей взамен?
Его тревожил вопрос, что найдет Сабиров в переданной ему шкатулке. Он был уверен, что он откроет в них всю тайну
убийства его
отца и даже догадается, кто был убийца. Хотя он сам не открывал настоящего виновника смерти
отца Бориса Ивановича, но он дал ему ключ к разгадке — так, по крайней мере, казалось ему, и это его мучило.
Когда прислуга рассказала возвратившимся господам и Егору Никифорову шальные речи покойной Софьи относительно
убийства Семена Семеновича его
отцом, Марья Петровна и Таня почти в один голос сказали...
Затем возвещают нам, что наша трибуна есть трибуна истины и здравых понятий, и вот с этой трибуны „здравых понятий“ раздается, с клятвою, аксиома, что называть
убийство отца отцеубийством есть только один предрассудок!
Не один раз спрашивала Авгарь про
убийство отца Гурия, и каждый раз духовный брат Конон отпирался. Всю жизнь свою рассказывал, а этого не признавал, потому что очень уж приставала к нему духовная сестра с этим Гурием. Да и дело было давно, лет десять тому назад.
— Господин отставной поручик Карамазов, я должен вам объявить, что вы обвиняетесь в
убийстве отца вашего, Федора Павловича Карамазова, происшедшем в эту ночь…
Неточные совпадения
Но в
убийстве старика
отца — не виновен!
— Я гораздо добрее, чем вы думаете, господа, я вам сообщу почему, и дам этот намек, хотя вы того и не стоите. Потому, господа, умалчиваю, что тут для меня позор. В ответе на вопрос: откуда взял эти деньги, заключен для меня такой позор, с которым не могло бы сравняться даже и
убийство, и ограбление
отца, если б я его убил и ограбил. Вот почему не могу говорить. От позора не могу. Что вы это, господа, записывать хотите?
Нет,
убийство такого
отца не может быть названо отцеубийством.
«Буду просить у всех людей, а не дадут люди, убью
отца и возьму у него под тюфяком, в пакете с розовою ленточкой, только бы уехал Иван» — полная-де программа
убийства, как же не он?
Не думаю настойчиво утверждать, — продолжал Ипполит Кириллович, — что до этой сцены подсудимый уже обдуманно и преднамеренно положил покончить с
отцом своим
убийством его.