— Вы не знаете, а я знаю… Это ясно, как Божий день…
Взял тот, кому они были нужны для удовлетворения преступной страсти… Иван Корнильевич игрок… Игроку всегда нужны деньги, особенно когда он окружен шулерами… Он и брал деньги, а для того, чтобы свалить вину на Дмитрия Павловича, отдавал ему ключ от кассы… Неужели вы этого не понимаете? Вы не любите вашего сына!..
Неточные совпадения
Вот, благодаря этому увлечению, я, вместо
того, чтобы
взять деньги и уехать с ними, как я это делал до сих пор, остался в Астрахани, обзавелся домом и стал жить с молодой женой, как бы настоящий лейтенант Новиков.
Для этого нужно было
взять один из многочисленных спасательных кругов, висевших на борту парохода, и надев его на себя, броситься в море во время прохода «Корнилова» близ этого румынского острова. Ночная
темь должна скрыть бегство.
— Насчет гонорара я вам ничего не могу сказать, я назначу себе вознаграждение, глядя по делу, я ведь не знаю еще, придется ли мне защищать вас одного или вместе с госпожей де Межен, в одной или в двух инстанциях. Я в этом отношении очень щепетилен, — добавил он — мое правило не обдирать клиентов, брать за свой труд, что следует по работе. Кроме
того, я вижу, с кем имею дело, вы со мной, надеюсь, торговаться не будете, я не
возьму с вас, поверьте мне, лишнего сантима.
Сердце молодой девушки порывисто билось. «Да, я буду его другом, — думала она. — Надя не полюбит его и мира душевного ему не даст… Так сделаю это я…» Граф Петр Васильевич
взял ее между
тем за руки. Кровь бросилась ей в голову.
Те самые люди, которые чуть ли не коленопреклонно подносили «счастливому дельцу» свои капиталы, прося как милости
взять их в свое распоряжение, с нескрываемым негодованием в качестве свидетелей-потерпевших отзываются о своем вчерашнем благодетеле и кормильце.
Сообразительный извозчик, которого Федор Осипович
взял от подъезда меблированных комнат на Екатерининской улице, где он временно остановился, привез его обратно к
тому же подъезду.
Он уже давно ломал голову над
тем, как бы «поблагороднее» написать Аркадию Семеновичу, что Любовь Аркадьевна охладела к нему, и он вынужден просить родителей, чтобы они
взяли ее обратно.
Факты и безысходность положения ее сына, обвиняемого в позорном преступлении, стояли, казалось, непреодолимой преградой для
того, чтобы мнение любящей его девушки проникло в ум старушки и
взяло бы верх над этой, как ей по крайней мере казалось, очевидностью. Но зерно спасительного колебания уже было заронено в этот ум.
— Если бы вы сами видели, что делалось с ним, когда заговорили о растрате в его конторе и когда я высказала мое мнение, что Дмитрий Павлович жертва негодяя, скрывшегося за его спиной, причем как бы нечаянно взглянула на него,
то вы сами бы поняли, что, несомненно,
взял деньги он.
В кабинете между
тем происходила немая сцена.
Взяв с мельхиорового подноса поданную ему лакеем карточку Савина, граф Сигизмунд Владиславович положительно остолбенел, бросив на нее взгляд.
— Полноте вам горевать! — добродушно заговорила Мила Ивановна. — Вот эта госпожа хочет
взять вас к себе в Москву на постоянное место и жалованье положить хорошее и обещает, что если будут вами довольны,
то и мне за вас уплатит.
Тот встал, отер слезы, и
взяв поданное ему судебным следователем перо, дрожащей рукой подписал свое звание, имя, отчество и фамилию.
— Умер барин-то… Вольную на мое имя в столе нашли, в шифоньерке шестьдесят тысяч деньгами… Два имения после него богатейших остались… В моем же кармане сто тысяч… Капитал, ох, какой, по
тому времени, мне капитал-то казался… Гора… Попутал бес,
взял я вольную, да и ушел с деньгами-то… Думаю, и дочке бариновой хватит… Богачкой ведь сделалась… Вот в чем грех мой… Простите…
— Ты забыл, что мы спешили и я не успела
взять у Леперсье мою шляпку.
Ту самую, которую, помнишь, я выписала из Парижа для заседания брюссельской судебной палаты.
«Я напишу ей, — с наболевшею злобою подумал он, — что если она берет плату за настоящее,
то что же мешает ей
взять эту плату и за прошлое… Пятнадцать тысяч хороша плата даже для „артистки“».
— Рабство… а если мне это нравится? Если это у меня в крови — органическая потребность в таком рабстве?
Возьмите то, для чего живет заурядное большинство: все это так жалко и точно выкроено по одной мерке. А стоит ли жить только для того, чтобы прожить, как все другие люди… Вот поэтому-то я и хочу именно рабства, потому что всякая сила давит… Больше: я хочу, чтобы меня презирали и… хоть немножечко любили…
Неточные совпадения
Хлестаков.
Возьмите,
возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не
то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом себе поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Говорят, что я им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если и
взял с иного,
то, право, без всякой ненависти.
Городничий. О, черт
возьми! нужно еще повторять! как будто оно там и без
того не стоит.
«Он, говорит, вор; хоть он теперь и не украл, да все равно, говорит, он украдет, его и без
того на следующий год
возьмут в рекруты».
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем
взяли свои меры: чем ближе к натуре,
тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет,
то и так умрет; если выздоровеет,
то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.