Неточные совпадения
— Очень редко, она приезжает в Покровское два или три раза в год —
не более, и то всего на несколько часов, иногда, впрочем, дня на два. Вы знакомы с моею матерью, вам должно быть известно,
что ее задерживают в Петербурге серьезные дела…
Встречая во всех сильное сопротивление, она медлила поступить на сцену, но когда графиня объявила ей,
что не позже как через две недели Владимир будет в Варшаве, Анжелика,
не колеблясь
более, настояла на своем.
На вид ей казалось
не более восемнадцати лет. По обвинительному акту ей было, впрочем, двадцать два. В том же обвинительном акте значилось,
что она варшавская жительница Анжелика Сигизмундовна Вацлавская и была предана суду по обвинению в предумышленном убийстве выстрелом из револьвера графа Владимира Николаевича Ладомирского.
Он день ото дня все
более и
более, к ужасу своему, видел и понимал,
что увлечение этой наивной девочкой серьезно,
что в его сердце, сердце старого ловеласа, привыкшего к легким победам, неразборчивого даже подчас в средствах к достижению этих побед, закралось какое-то
не испытанное еще им чувство робости перед чистотой этого ребенка и
не только борется, но даже побеждает в этом сердце грязные желания, пробужденные этой же чистотой.
Добиться от Ирены той «
не бессознательной взаимности», без которой он чувствовал,
что не будет в состоянии обладать ею, и без которой, наконец, обладание этим чистым, наивным существом, если бы оно было возможным, представлялось ему
не только лишенным всякой прелести и наслаждения, но просто омерзительным, можно было только исподволь, в продолжение
более или менее долгого времени.
Все переменилось. Прежде,
чем на что-нибудь решиться, мне необходимо вас видеть и серьезно переговорить с вами.
Не пугайтесь… Приходите завтра около десяти часов вечера на Английскую набережную… Я сумею уйти из дома незамеченною… нам можно будет свободно переговорить… Это
более,
чем необходимо.
Виктор Аркадьевич
не был бы влюблен, если бы
не пришел
более чем на час ранее назначенного свидания.
Виктор Аркадьевич дрожал при мысли о
более чем вероятном отказе со стороны князя Сергея Сергеевича. К тому же свидание, назначенное княжной, таинственное,
не терпящее отлагательства, невольно вызвало в его уме множество вопросов. Он сегодня имел право открыто видеться с ней там, у ее сестры.
Впрочем,
не было недостатка и в представительницах прекрасного пола, в богатых бальных туалетах, украшенных множеством бриллиантов, таким множеством,
что казалось вы попали на выставку ювелиров, нашедших
более выгодным заменить безжизненные, заурядные витрины прекрасными белыми руками, округленными плечами и грациозными шейками.
Как всегда, она была одета вся в черном,
что еще
более выделяло матовую белизну ее тела, на
не прикрытых бальным платьем шее и руках пробегала дрожь от сдерживаемого с трудом волнения.
— Я знаю, конечно, знаю, моя ненаглядная, но мне надо сообщить тебе нечто такое, перед
чем мне хотелось бы снова слышать от тебя,
что ты любишь меня так же, как и я, то есть
более всех на свете…
что самое raison d'être [Смысл бытия (франц.).] нашего существования на земле с момента незабвенной для нас нашей встречи для меня — ты, для тебя — я.
Не так ли?
«Можно будет поехать с ней в Петербург —
не делаться же из-за нее эмигрантом, тем
более,
что из полученных им из Петербурга писем он знал,
что Анжель уехала за границу. Пребывание в Париже, значит, опаснее…»
Никогда еще любопытство представителей и представительниц веселого Петербурга
не было возбуждено до такой степени, тем
более,
что никто ясно
не понимал, в
чем дело.
В эту минуту ее злейшие враги готовы были объявить,
что ей
не более тридцати лет, а на вид всего двадцать восемь, единственно в пику Анжелике Сигизмундовне, замечательная красота которой, блестящие успехи и огромное состояние давно уже стали всем им поперек горла.
Как, в продолжение полугода быть ее любовником, прилагать все свое искусство, чтобы очаровать ее, и
не успеть произвести
более сильного впечатления!
Что терзает больше всего, когда женщина изменяет нам, — это
не то,
что она полюбила другого, а то, нто, зная нас, могла покинуть.
Во-первых, было бы бесполезным притворяться перед Степаном — он слишком давно служит у аристократов, чтобы
не знать их вдоль и поперек; во-вторых, Степан был слишком ничтожен в глазах своего барина, чтобы тот стал перед ним стесняться
более,
чем перед какой-нибудь борзой собакой из своей своры.
При других условиях он беспокоился бы гораздо
более,
не зная, с какой стороны произойдет нападение, но
что может сделать кокотка Анжель ему — князю Облонскому?
— В этом, верь, ты никогда
не раскаешься — вся моя жизнь теперь,
более чем когда-либо, если это только возможно, принадлежит всецело тебе. Этот день, тяжелый, страшный день для нас обоих, отныне составляет эру нашего счастья. Мы будем вспоминать его всю нашу жизнь, если суждено жить, мы умрем с мыслью,
что мы были счастливы хоть одно мгновенье, если нам суждено умереть.
Эта мысль холодила ей мозг.
Что же касается до приема вообще, то
более вежливый
не был ни в ее расчете, ни в ее желании.
Он был настолько сильнее предыдущих,
что думали,
что она умерла. Но это был
не более как повторившийся столбняк, бывший с нею в Париже, продолжавшийся, однако, теперь только тридцать шесть часов, и от которого она очнулась, благодаря внимательному уходу и медицинским средствам, данным доктором Звездичем, приглашенным в ту же минуту.
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он
не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно.
Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем
более он выиграет. Одет по моде.
Он с холодною кровью усматривает все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но
что всего
более — он для пользы и славы отечества
не устрашается забыть свою собственную славу.
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его
более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника,
что и исполнялось. К вечеру Ионки
не стало.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но
что всего
более ужасало его — так это горькая уверенность,
что не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.
Легко было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно труднее было обезоружить польскую интригу, тем
более что она действовала невидимыми подземными путями. После разгрома Клемантинкинова паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко сетовали на неспособность русского народа, который даже для подобного случая ни одной талантливой личности
не сумел из себя выработать, как внимание их было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.