Боярин наш зовется Алексеем Полуектовичем, он
был в чести у великого князя, а жена его, боярыня Наталья Никоновна, у великой княгини Марьи Михайловны [Первая супруга Иоанна была тверская княжна.] — первой любимицей.
Неточные совпадения
Почти на краю Новгорода, далеко за Московскими воротами,
был обширный пустырь, заросший крапивой и репейником. Вокруг него торчали огромные рогатые сосны, любимое пристанище для грачей, ворон и хищных зверей,
в середине находилось ущелье, прозванное «Чертовым», —
в нем под грудами хвороста и валежника водились всякие гады: змеи и ужи.
В нескольких десятках верст от Москвы и на столько же
почти в сторону от большой тверской дороги стоял деревянный терем, окруженный со всех сторон вековыми
елями и соснами. При первом взгляде на него можно
было безошибочно сказать, что прошел уже не один десяток лет, когда топор звякнул последний раз при его постройке. Крылья безостановочного времени не раз задевали его и оставили на нем следы свои. Добрые люди давно не заносили ноги через его порог.
— Что там разбирать, люба али не люба, все благословение Господне, — отвечал Назарий. — Что до меня, я человек привычный ко всему, рос не на печке, не
был кутан хлопком под материным шуком, а все
почти в поле; одевался не полостями меховыми, а железной скорлупой и питался зачастую чем ни попало.
За три года до приезда Назария
в Москву великий князь посетил Новгород,
был встречен с
почестями и
в особенности среди новгородских сановников отличил Назария.
«Троекратно увещеваю вас, не забывайте слов Апостола: «Бога бойтесь, а князя
чтите». Состояние града вашего ныне уподобляется древнему Иерусалиму, когда Бог готовился предать его
в руки Титовы. Смиритесь же, да прозрят очи души вашей, от слепоты своей — и Бог мира да
будет над вами непрестанно, отныне и до века. Аминь».
Гритлих, или лучше отныне
будем называть его настоящим русским именем — Григорий наконец проснулся и открыл глаза. Он не слыхал
почти ничего происходившего вокруг него
в эту ночь. Усталый до крайнего истощения сил, он спал, как убитый. Звуки голосов и оружия, правда, отдавались
в его ушах, но как бы сквозь какую-то неясную, тяжелую дремоту, и не могли нарушить его крепкий сон.
— Кто бы ты ни
был, храбрый витязь! — радостно произнес воевода, спасенный от смерти, — прими от меня этот перстень вместо талисмана и действуй на меня им по твоему соизволению: все что только не идет против
чести и совести, все сделаю я для тебя. Клянусь
в том смертным часом своим!
— Бог весть! не узнаешь, любезный. Иногда удается и теляти волка поймати; а Пожарский не из простых воевод: хитер и на руку охулки не положит. Ну если каким ни есть случаем да посчастливится нижегородцам устоять против поляков и очистить Москву, что тогда с нами будет? Тебя они величают изменником, да и я, чай, записан у Пожарского в нетех, так нам обоим жутко придется. А как будем при Хоткевиче, то, какова ни мера, плохо пришло — в Польшу уедем и если не здесь, так там
будем в чести.
Он хотел проститься с хозяином, но его не пустили, говоря, что непременно надо
выпить в честь обновки по бокалу шампанского.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня
в доме
есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая
честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Добчинский. Марья Антоновна! (Подходит к ручке.)
Честь имею поздравить. Вы
будете в большом, большом счастии,
в золотом платье ходить и деликатные разные супы кушать; очень забавно
будете проводить время.
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И тот полов не выметет, // Не станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу
почти безвыездно //
В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне
поют: «Трудись!»
Дела-то все недавние, // Я
был в то время старостой, // Случился тут — так слышал сам, // Как он
честил помещиков, // До слова помню всё: // «Корят жидов, что предали // Христа… а вы что сделали?
Потом, статья… раскольники… // Не грешен, не живился я // С раскольников ничем. // По счастью, нужды не
было: //
В моем приходе числится // Живущих
в православии // Две трети прихожан. // А
есть такие волости, // Где сплошь
почти раскольники, // Так тут как
быть попу?