Неточные совпадения
Шел частый мелкий снег, а порывы резкого ветра поднимали его
с земли, не дав улечься, и
с силой крутили в воздухе, готовые ослепить каждого смельчака, решившегося бы выглянуть в такую
ночь за дверь своего дома.
Яков Потапович зорко следил за их малейшими движениями и не спускал глаз
с удалявшихся, пока они не скрылись в непроглядной темноте снежной
ночи.
Ощутительнее всего это отсутствие матери, это полусиротство явилось для молодой княжны в описываемую нами
ночь, после ее разговора
с Таней.
Первое слово он выполнил: в ту же
ночь сбежал со двора княжеского и пропал, как в воду канул, несмотря на все розыски. Не таков он, чтобы второго не выполнить, хотя
с год не подал о себе весточки.
— Не след бы тебе, девушка,
с глазу на глаз, в пустынном месте, чуть не
ночью,
с молодым мужчиной речи заводить праздные. Иди-ка, куда шла, своей дорогою.
«Коли почти целую
ночь она
с ней проговорила, значит о ней и речь будет», — пронеслось в его голове.
Княжна
с памятной, вероятно, читателю и не забытой, конечно, ею самой первой своей бессонной
ночи, продолжала находиться в каком-то странном, безотчетном нервно-напряженном состоянии духа. Она старалась скрыть это от окружающих, но по временам, независимо от ее воли, на нее нападал почти столбняк и она сидела неподвижно,
с устремленным в пространство взглядом.
Дни княжна
с подружками посвящала катанью
с ледяных гор, игре в снежки и беганью в горелки по расчищенному обширному двору княжескому, и часть
ночей более серьезным таинственным занятиям — испытаниям будущего: литью воска, свинца, гаданью
с петухом,
с зеркалом, на луну, над прорубью, бросанью башмаков за ворота, спросу прохожих об имени.
С той памятной
ночи, когда мы видели его в рыбацком шалаше, он страшно изменился: щеки осунулись, скулы еще более выдвинулись, а раскосые глаза, казалось, горели, если это только было возможно, еще более злобным огнем.
— Заждалась я тебя ноне, касатик мой, Григорий Лукьянович! Измаялся ты совсем
с этими проклятыми «изменниками»; вишь, в глухую
ночь только домой вернулся! — начала она, сбросив
с себя платок и присаживаясь на лавку рядом
с Малютою.
На первом ночлеге ему представили жен; он избрал некоторых для себя, других уступил любимцам, ездил
с ними вокруг Москвы, жег усадьбы бояр опальных, казнил их верных слуг, даже истреблял скот, — особенно в коломенских селах убитого конюшенного Федорова, — возвратился в Москву и велел
ночью развезти жен по домам.
Въехав на задний двор, где находились избы для помещения ратников и ворота на который никогда, и даже
ночью, не затворялись и никем не оберегались, он разнуздал коня, поводил его, поставил в конюшню и уже хотел идти уснуть несколько часов перед тем, как идти
с докладом об исполненном поручении к Григорию Лукьяновичу, уже тоже спавшему, по его предположению, так как был уже первый час
ночи, как вдруг легкий скрип по снегу чьих-то шагов на соседнем, главном дворе, отделенном от заднего тонким невысоким забором, привлек его внимание.
Воспоминания о всем виденном им минувшею
ночью, ясное доказательство измены за минуту обласканной им женщины
с особою, роковою рельефностью восстали в его уме, прояснившемся после пронесшейся бури страстей, как небосклон после миновавшей грозы.
Она прежде только об этом догадывалась, но ей стало это ясно
с памятной для нее беседы в саду
с глазу на глаз в эту ужасную
ночь неудавшегося, к счастью, ее похищения Малютой.
Поговорив
с ней еще несколько времени, он оставил ее почти совершенно спокойною за судьбу ее ненаглядного жениха. Весь остальной день и почти всю
ночь Яков Потапович провел в горячей молитве, прося у Бога сил довести до конца задуманное дело.
Полоса Москвы-реки казалась в эту волшебную
ночь как бы серебряною лентою, конец которой пропадает в бесконечной дали, а крутой берег ее точно был покрыт громадною белою пеленою
с рассыпанными там и сям алмазными звездами.
Якову Потаповичу, сидевшему в саду, в той самой беседке, где в памятную для него
ночь первого столкновения
с Малютою
с его губ сорвалось первое неудачное признание в любви княжне Евпраксии, было впрочем, совсем не до созерцания величественных картин природы.
Еще в
ночь под этот великий праздник, во время молитвы, у него внезапно явилась мысль посетить на другой день Новодевичий монастырь, отслушать обедню и проститься
с могилою его приемной матери, княгини Анастасии Прозоровской.
— Вестимо обман один и глазам отвод. Привезли молодчика прямо в слободу, в дом Малюты, отвели ему горницу, там он до самого вчерашнего дня сидел и все писал что-то, да
с Лукьянычем по
ночам беседовал.
Даже продолжительная молитва не успокоила его, и он почти всю
ночь пролежал в постели
с открытыми глазами, передумывая о прошедшем и
с ужасом отгоняя назойливые мысли о мрачном будущем.
Не только жители Замоскворечья, но почти вся Москва перебывала на пожаре Бомелиева жилища, окончившемся лишь позднею
ночью, когда от большой просторной избы осталась одна груда дымящихся головней и торчащая посредине обуглившаяся печка
с длинною трубою.
Об этой-то работе и рассказывал покойный Григорий Семенов Якову Потаповичу, передавая ему, что мнимого Воротынского, вместо тюрьмы, привезли в дом Малюты, отвели ему горницу, где он все писал что-то да
с Лукьянычем по
ночам беседовал.
Неточные совпадения
«Ну полно, полно, миленький! // Ну, не сердись! — за валиком // Неподалеку слышится. — // Я ничего… пойдем!» // Такая
ночь бедовая! // Направо ли, налево ли //
С дороги поглядишь: // Идут дружненько парочки, // Не к той ли роще правятся? // Та роща манит всякого, // В той роще голосистые // Соловушки поют…
Днем
с полюбовницей тешился, //
Ночью набеги творил, // Вдруг у разбойника лютого // Совесть Господь пробудил.
Молиться в
ночь морозную // Под звездным небом Божиим // Люблю я
с той поры. // Беда пристигнет — вспомните // И женам посоветуйте: // Усердней не помолишься // Нигде и никогда. // Чем больше я молилася, // Тем легче становилося, // И силы прибавлялося, // Чем чаще я касалася // До белой, снежной скатерти // Горящей головой…
Под песню ту удалую // Раздумалась, расплакалась // Молодушка одна: // «Мой век — что день без солнышка, // Мой век — что
ночь без месяца, // А я, млада-младешенька, // Что борзый конь на привязи, // Что ласточка без крыл! // Мой старый муж, ревнивый муж, // Напился пьян, храпом храпит, // Меня, младу-младешеньку, // И сонный сторожит!» // Так плакалась молодушка // Да
с возу вдруг и спрыгнула! // «Куда?» — кричит ревнивый муж, // Привстал — и бабу за косу, // Как редьку за вихор!
И тут я
с печи спрыгнула, // Обулась. Долго слушала, — // Все тихо, спит семья! // Чуть-чуть я дверью скрипнула // И вышла.
Ночь морозная… // Из Домниной избы, // Где парни деревенские // И девки собиралися, // Гремела песня складная. // Любимая моя…