Неточные совпадения
Их обоих удалили от
двора, несмотря на заступничество юного
царя и престарелого митрополита.
— За это клятвопреступление и покарал вас Бог, поставив снова на ноги
царя, которого вы почти считали в могиле. Я далек от
двора, но видел больше вас и, кажись, не дурной подал тебе совет присягнуть одним из первых маленькому Иоанну.
— Сказывали в слободе, что Василий Юрьев да Алексей Басманов составляют
царю запись о новом
дворе, и будет тот
двор называться «опричиной».
Сам князь Василий жил по-прежнему вдали от
двора, который почти постоянно пребывал в Александровской слободе, находившейся в восьмидесяти верстах от столицы, и лишь наездом
царь бывал в последней, ознаменовывая почти каждой свой приезд потоками крови, буквально залившей этот несчастный город, где не было улицы, не было даже церковной паперти, не окрашенных кровью жертв, подчас ни в чем неповинных.
На
дворе продолжала
царить та же невозмутимая тишина, весь дом спал мертвым сном, не подозревая совершавшихся вблизи событий.
В самой слободе находилось стоявшее невдалеке от дворца здание печатного
двора с словолитней и избами для жительства мастеров-печатников как иностранных, вызванных
царем из чужих краев, так и русских, с друкарем Иваном Федоровым и печатником Петром Мстиславцевым во главе.
Отцу он оставил «грамотку», в которой объяснял, что не может продолжать жить среди потоков крови неповинных, проливаемой рукой его отца, что «сын палача» — он не раз случайно подслушал такое прозвище — должен скрыться от людей, от мира. Он умолял далее отца смирить свою злобу, не подстрекать
царя к новым убийствам, удовольствоваться нажитым уже добром и уйти от
двора молиться.
Прошло несколько дней. На
дворе стоял ноябрь в самом начале. В Москве ожидали приезда
царя по случаю, как шли толки в народе, обручения красавицы-княжны Евпраксии Васильевны Прозоровской с сыном казненного опального вельможи — молодым князем Воротынским, которому сам Иоанн обещал быть вместо отца.
Когда же Малюта начал говорить о редких посещениях князем Василием
двора,
царь, как бы про себя, молвил...
Через несколько минут
двор наполнился опричниками, и выбежавшие на крыльцо для встречи
царя и гостей князь Василий и Никита увидали входящего по ступеням одного Малюту.
Григорий Лукьянович насмешливо оглядел эту группу, злобно сверкнув глазами в сторону Якова Потаповича, и вышел, пропустив впереди себя князя Владимира. Последний тотчас же по выходе на крыльцо был окружен опричниками, связан и положен в сани, в которые уселся и Малюта. Вся эта ватага выехала с княжеского
двора, оставив в полном недоумении собравшуюся поглазеть на
царя княжескую дворню.
«Не князь он Воротынский, коли от казни воровским манером схоронился, честь свою родовую на бабу променял!..» Дочь в светлицу крепко-накрепко запер, а жениха ее, князя Владимира, если явится, приказал холопьям со
двора шелепами гнать, сам же к
царю собирается с новым челобитьем…
На
дворе, так же как и в саду,
царила положительно мертвая тишина: не было видно ни одной живой души.
Неточные совпадения
Но Калитин и Мокеев ушли со
двора. Самгин пошел в дом, ощущая противный запах и тянущий приступ тошноты. Расстояние от сарая до столовой невероятно увеличилось; раньше чем он прошел этот путь, он успел вспомнить Митрофанова в трактире, в день похода рабочих в Кремль, к памятнику
царя; крестясь мелкими крестиками, человек «здравого смысла» горячо шептал: «Я — готов, всей душой! Честное слово: обманывал из любви и преданности».
Очень пыльно было в доме, и эта пыльная пустота, обесцвечивая мысли, высасывала их. По комнатам, по
двору лениво расхаживала прислуга, Клим смотрел на нее, как смотрят из окна вагона на коров вдали, в полях. Скука заплескивала его, возникая отовсюду, от всех людей, зданий, вещей, от всей массы города, прижавшегося на берегу тихой, мутной реки. Картины выставки линяли, забывались, как сновидение, и думалось, что их обесцвечивает, поглощает эта маленькая, сизая фигурка
царя.
Клим слышал, как Москва, встречая
царя, ревела ура, но тогда этот рев не волновал его, обидно загнанного во
двор вместе с пьяным и карманником.
Царь шел медленно, играя перчаткой, и слушал, что говорил ему министр
двора, легонько дергая его за рукав и указывая на павильон виноделия, невысокий холм, обложенный дерном.
Несмотря на эти свойства, он был близкий человек ко
двору и любил
царя и его семью и умел каким-то удивительным приемом, живя в этой высшей среде, видеть в ней одно хорошее и не участвовать ни в чем дурном и нечестном.