Неточные совпадения
За малолетством Иоанна делами царства начала править мать его, Елена.
Братья Василия Иоанновича, Юрий и Андрей, вздумали было воспользоваться малолетством своего племянника,
великого князя, и завладеть троном, но их замыслы были обнаружены правительницей и они оба были лишены за это свободы.
Не ведал и
князь Василий, расхваливавший в это время
брату своего приемыша, какую
великую службу сослужит этот приемыш его дочери, какою
великою сторицею заплатит он за приют, любовь и ласку его.
В редкие же появления свои перед «светлые царские очи» он был принимаем грозным владыкою милостиво, с заслуженным почетом и вниманием. Было ли это со стороны Иоанна должною данью заслугам старого
князя — славного военачальника, или
князь Василий был этим обязан своему
брату,
князю Никите, сумевшему, не поступивши в опричину, быть в
великой милости у царя за свой веселый нрав, тактичность ловкого царедворца и постоянное добровольное присутствие при его особе в слободе и в столице, — неизвестно.
— Докажу,
великий государь, только яви божескую милость, выслушай, и по намеднешнему, когда в слободе еще говорить я тебе начал, не гневайся… Тогда еще сказал я тебе, что ласкаешь ты и греешь крамольников. Хитрей
князя Никиты Прозоровского на свете человека нет: юлит перед твоею царскою милостью, а может, и чарами глаза тебе отводит, что не видишь, государь, как
брат его от тебя сторонится, по нужде лишь, али уж так, по братнему настоянию, перед твои царские очи является…
— А с чего же,
великий государь, он его столько времени у себя хоронил и тебе не докладывал? Да и сам
князь Никита не мог не знать, кто живет в доме его
брата. Так с чего же он твою царскую милость не осведомил? Значит, был у них от тебя тайный уговор — скрыть до времени сына крамольника.
Костромской воевода,
князь Темников, уведомлял государя, что граждане и духовенство Костромы встретили его
брата,
князя Владимира Андреевича, с крестами, хлебом и солью,
великою честью и с изъявлением любви.
Князь Владимир проезжал Кострому во главе войска, следовавшего для защиты Астрахани, начальство над которым было вверено ему самим царем.
— Неизреченна,
князь, к тебе милость
великого государя, не внял он наговорам на тебя
брата твоего, подлого изменника, что вместе, будто бы, замышляли вы извести его,
великого государя, и передаться, ныне покойному,
князю Владимиру Андреевичу, царство ему небесное.
Сам
великий государь показал нам пример ее; с сокрушенным сердцем, со слезами отчаяния на глазах, предал он смерти своего ближайшего родственника —
князя Владимира Андреевича, уличенного в том, что, подкупив царского повара, он замышлял отравить царя, а твой
брат должен был дать для того нужное зелье, которое и найдено в одном из подвалов его дома…
С правой стороны — князь Симеон Ряполовский с суздальцами и юрьевцами, а с левой —
брат великого князя Андрей Меньшой и Василий Сабуров с ростовцами, ярославцами, угличанами и бежичанами; с ними шел воевода матери великого князя [У великих княгинь были собственные дворы, воеводы и часть войска.] Семен Пешков с ее двором.
Неточные совпадения
[Весь дальнейший текст до конца абзаца («Роскошь помещения… плебеями») не был пропущен в печать в 1859 г.] Роскошь помещения и содержания, сравнительно с другими, даже с женскими заведениями, могла иметь связь с мыслью Александра, который, как говорили тогда, намерен был воспитать с нами своих
братьев,
великих князей Николая и Михаила, почти наших сверстников по летам; но императрица Марья Федоровна воспротивилась этому, находя слишком демократическим и неприличным сближение сыновей своих, особ царственных, с нами, плебеями.
Вся Москва от мала до
велика ревностно гордилась своими достопримечательными людьми: знаменитыми кулачными бойцами, огромными, как горы, протодиаконами, которые заставляли страшными голосами своими дрожать все стекла и люстры Успенского собора, а женщин падать в обмороки, знаменитых клоунов,
братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лентовского, репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя), московского генерал-губернатора,
князя Долгорукова, чьей вотчиной и удельным княжеством почти считала себя самостоятельная первопрестольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуляний, ледяных гор и фейерверков, и так без конца, удивительных пловцов, голубиных любителей, сверхъестественных обжор, прославленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных, всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные театры и цирки и только под конец спортсменов.
— За это ничего!.. Это каламбур, а каламбуры
великий князь сам отличные говорит… Каратыгин Петр [Каратыгин Петр Андреевич (1805—1879) — актер и водевилист.] не то еще сказал даже государю… Раз Николай Павлович и Михаил Павлович пришли в театре на сцену…
Великий князь что-то такое сострил. Тогда государь обращается к Каратыгину и говорит: «
Брат у тебя хлеб отбивает!» — «Ничего, ваше величество, — ответил Каратыгин, — лишь бы только мне соль оставил!»
И настала тяжкая година, // Поглотила русичей чужбина, // Поднялась Обида от курганов // И вступила девой в край Троянов. // Крыльями лебяжьими всплеснула, // Дон и море оглашая криком, // Времена довольства пошатнула, // Возвестив о бедствии
великом. // А
князья дружин не собирают. // Не идут войной на супостата, // Малое
великим называют // И куют крамолу
брат на
брата. // А враги на Русь несутся тучей, // И повсюду бедствие и горе. // Далеко ты, сокол наш могучий, // Птиц бия, ушел на сине море!
По вступлении Николая Павловича на престол высшее попечение об инженерном училище имел
брат государя,
великий князь Михаил Павлович.