Неточные совпадения
В течение полугода никто не наведывался к новой послушнице, никто не навестил
ее, на
ее имя не было получено ни одного письма, ни одной посылки, как вдруг весть о роковом ящике с мертвой рукой
мужчины, на одном из пальцев которой было драгоценное кольцо, подобно молнии, облетела монастырские кельи.
Красивая, высокая, статная, с почти совершенно развившимся станом, с роскошными темнокаштановыми волосами, с большими глазами и правильными, хотя несколько грубыми чертами лица,
она являлась представительницей той чистой животной женской красоты, которая способна натолкнуть
мужчину на преступление, отняв у него разум и волю. Учена
она была, по тому времени, хорошо. Отставной дьячок, по прозвищу Кудиныч, обучал
ее грамоте и Закону Божию с восьмилетнего возраста.
Нельзя было сказать, чтобы в режиме
ее жизни было бы что-нибудь предосудительное; ни одного
мужчины, ни молодого, ни старого, исключая разве изредка наведывавшегося Кудиныча, который был не в счету даже в глазах сплетников и сплетниц Сивцева Вражка, не было около
нее; но быть может
ей простили бы даже любовную интригу —
она была естественной —
ей не прощали
ее поведения, потому, что оно было необычайным, потому что оно не укладывалось под понятия нравственного и безнравственного, оно выходило вон из ряда, и его осуждали строже, чем осуждали бы явный порок.
Одетая в мужское платье,
она приказывала запрягать себе лихих коней, и посадив в сани Фимку, тоже переодетую
мужчиной, как вихрь носилась по Москве, посещая «комедийные потехи», как назывались тогда в Москве театральные зрелища, и даже передавали за достоверное, участвовала в кулачных боях, словом, вела себя не по-девичьи, не по-женски.
Но Дарья Николаевна была женщиной, со всеми
ее страстями и слабостями, но до сих пор
она тешила свою страстную натуру бешенной ездой, дракой, и образ
мужчины лишь порой смущал
ее воображение.
Прежде всего,
она рисовала своего мужа сильным, высоким, статным
мужчиной, который не потупился бы от
ее взгляда, который не спасовал бы перед
ее дерзостью и мог бы усмирить
ее, порой хотя бы… ударом своей мощной руки.
Все те юноши-парни, которые млели перед
ее мощным взглядом, которые смотрели на
нее, по
ее собственному выражению, как коты на сало, были противны
ей.
Она читала в их глазах способность полного
ей подчинения, тогда как
она искала в
мужчине другого —
она искала в нем господина над собою.
Она презирала их и в ответ на их признания била парней «по сусалам», как выражались соседи.
В этот самый момент была ошеломлена сильным ударом в бок Дарья Николаевна, пошатнулась и чуть не упала под ноги толпы, если бы
ее не поддержал этот неизвестный, как из земли выросший
мужчина.
Свежесть цвета
ее лица, глубокие синие глаза служили, по его мнению, ручательством за
ее непорочность. Но
она, переодетая
мужчиной, с переряженной дворовой девкой в театре, затевающая драку с уличными головорезами! Это не совмещалось в его голове с понятием о порядочности.
Ее отзыв о нем, после первого посещения, как о «тряпице», разрушил часть
ее идеала
мужчины, сильного не только телом, но и духом, способного подчинить
ее своей железной воле, но внутренно, между тем, это польстило
ей, с самого раннего детства не признававшей над собой чужой воли, чужой власти.
Она со страхом думала о замужестве именно в этом смысле, потере своей воли, подчинении мужу, так как в возможности найти именно такого мужа, который сумеет подчинить
ее себе, и который, вместе с тем, будет соответствовать
ее идеалу физической красоты
мужчины,
она не сомневалась…
Отличенный
ею, наконец, Салтыков, хотя тоже млел перед
ее физической красотой, но все же был в полном смысле
мужчина, взявший и ростом, и дородством, и на
нее это его подчинение не производило того впечатления, какое производило подчинение этой «мелюзги», как называла Дарья Николаевна разных, ухаживающих за
ней франтов Сивцева Вражка.
Наконец,
она пришла к убеждению, чрезвычайно льстившему
ее самолюбию, что все
мужчины перед умной бабой, каковой
она, несомненно, считала себя, просто — тьфу.
— Нет, это сущая правда, я даже познакомился с
ней в театре, где
она была с дворовой девкой, и обе были переряжены
мужчинами,
она при выходе затеяла драку, и если бы я не спас
ее,
ей бы сильно досталось… Я знаю это и, хотя не одобряю, но извиняю…
Фимка довольно улыбнулась. Какая женщина не довольна, когда
мужчина готов перерезать из-за
нее горло своему ближнему?
— Ничего… И чего вы барин,
мужчина, так
ее боитесь.
Она видела в Косте своего друга, своего брата, но не представляла его себе
мужчиной.
Мужчина, в смысле предмета страсти, еще не вырисовывался на чистой таблице
ее девственной души.
— И приказано вам сегодня вечером после сбитню беспременно прийти к Дарье Миколаевне… — продолжала уже строгим тоном Даша, а затем, ударив по бедрам руками, добавила: — И какой же вы
мужчина, что бабы испугались… Приласкайте
ее — вас, чай, не слиняет…
Ей забава, а вам выгода… Эх, барин, молоды вы еще, зелены… Может потому нашей-то и нравитесь…
— Да, вы, и чего трусите, бабы… А еще
мужчина… Стройный, красивый… Захотите из
нее самой щеп наломаете…
Тютчев был забыт, а воспоминание об этом «вероломном
мужчине», как мысленно называла его Салтыкова, за последнее время было почти единственною причиною
ее дурного расположения духа, так сильно отпечатывавшегося на спинах, лицах и других частях тела
ее несчастных дворовых.
Каждый из них —
мужчин, в отдельности, мог расправиться с
ней как ему было угодно, то есть у него хватило бы на это физической силы, но не доставало нравственной, силы права.
Под влиянием одиночества, под влиянием неудовлетворенной страсти, Дарья Николаевна искала забвения в объятиях единственного
мужчины, который не брезговал
ею и
ее грошевыми подачками.