Работы по очистке аллеи вокруг беседки начались. Вскоре явился снова Терентьич и привел слесаря с инструментом. Последний шел за управителем, испуганный и бледный. Его трясло как в лихорадке. При виде этого бледного как
смерть человека князь невольно вздрогнул и как-то инстинктивно с умоляющим взором обернулся к отцу Николаю.
Неточные совпадения
Притом, молодость всегда сказывается, и
смерть родителей редко заставляет умолкать требования сердца, особенно у светских
людей, легко относящихся не только к чужой, но и к своей собственной жизни.
Да и немудрено — она не знала, что такое
смерть близкого
человека.
Бывали случаи грабительства даже в самом Петербурге, которые в судебных актах того времени назывались «гробокопательствами». Так, в одной кирхе оставлено было на ночь тело какого-то знатного иностранного
человека. Воры пробрались в кирху, вынули тело из гроба и ограбили. Воров отыскали и казнили
смертью.
Она стала полагаться лишь на себя и не доверяться
людям. Она во всем доискивалась причин, так что посланники прозвали ее «философом». Цесаревна научилась притворяться. То лежала больной при
смерти, то танцевала до упаду, болтала, наряжалась, разыгрывала смиренницу, угождала императрице и ее фаворитам, подавляя отвращение к мужу.
Положим, этого не знали в обществе, но было все-таки два
человека, которые знали об этой деревенской помолвке, — один из них граф Свиридов, сильно ухаживавший за княжной, и, как казалось, пользовавшийся ее благосклонностью, а другой — Сергей Семенович Зиновьев, которому покойная Васса Семеновна написала об этом незадолго до
смерти. Об этом знала княжна, лежавшая в могиле под деревянным крестом, но не знала княжна, прибывшая в Петербург.
Предметом толков и пересудов явилась другая
смерть, отвлекшая общественное внимание даже от театра войны. Это была
смерть князя Сергея Сергеевича Лугового. Обстоятельства жизни молодого
человека придали этой
смерти таинственную окраску. В Петербурге знали, что он был в числе самых горячих поклонников княжны Людмилы Васильевны Полторацкой. Поразившую его болезнь, почти на другой день после
смерти княжны, приписали, конечно, удару, нанесенному этой
смертью сердцу влюбленного.
На Западе, где многие беспокоились при виде могущественнейшей державы, внезапно явившейся на Востоке Европы, утешали себя тем, что это явление преходящее, что оно обязано своим существованием воле одного сильного
человека и кончится вместе с его
смертью.
— Вот, я даже записала два, три его парадокса, например: «Торжество социальной справедливости будет началом духовной
смерти людей». Как тебе нравится? Или: «Начало и конец жизни — в личности, а так как личность неповторима, история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
Потом, когда он предположил, что присяжные уже достаточно прониклись этими истинами, он стал развивать другую истину о том, что убийством называется такое действие, от которого происходит
смерть человека, что отравление поэтому тоже есть убийство.
Я думал, что он свяжет это явление с рождением или со
смертью человека, даст ему религиозную окраску. Ничего подобного. Явление простое: одна звезда упала.
Неточные совпадения
Он у постели больной жены в первый раз в жизни отдался тому чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали страдания других
людей и которого он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в том, что он желал ее
смерти, и, главное, самая радость прощения сделали то, что он вдруг почувствовал не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде не испытывал.
Левин же и другие, хотя и многое могли сказать о
смерти, очевидно, не знали, потому что боялись
смерти и решительно не знали, что надо делать, когда
люди умирают.
В первый раз тогда поняв ясно, что для всякого
человека и для него впереди ничего не было, кроме страдания,
смерти и вечного забвения, он решил, что так нельзя жить, что надо или объяснить свою жизнь так, чтобы она не представлялась злой насмешкой какого-то дьявола, или застрелиться.
Обе несомненно знали, что такое была жизнь и что такое была
смерть, и хотя никак не могли ответить и не поняли бы даже тех вопросов, которые представлялись Левину, обе не сомневались в значении этого явления и совершенно одинаково, не только между собой, но разделяя этот взгляд с миллионами
людей, смотрели на это.
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении
человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми вопросами о значении жизни и
смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.