Неточные совпадения
Горничная, простодушная девушка по имени Агаша, показала убежденно, что ее сиятельство по вечерам принимала тайком не бывавших у нее
днем мужчин и окружала всегда эти приемы чрезвычайной таинственностью, как было и
в данном случае.
Ретивость полицейского чина, однако, была прервана
в самом начале.
В дело вмешалась высшая полицейская и судебная власть, но и ей не пришлось долго работать над загадочной смертью княжны Полторацкой.
Накануне
дня рокового происшествия
в загородном доме княгини Полторацкой
в городском театре, находившемся
в то время у Летнего сада (
в Петербурге
в описываемую нами эпоху театров было два — другой, переделанный из манежа герцога Курляндского, находился у Казанской церкви), шла бывшая тогда репертуарной и собиравшая массу публики трагедия Сумарокова — «Хорев».
— Да, это я, и мне хочется знать, с какой стати вы даете такой дурной пример публике, ведя себя точно сумасшедшие. Хорошо еще, что не все зрители
в зале заметили ваше странное поведение и ваш бешеный выход, иначе, клянусь вам, вы были бы завтра сплетней всего Петербурга.
В чем
дело, объясните, пожалуйста! Что-нибудь очень важное и таинственное?..
Года за четыре до описываемого нами
дня Иван Иванович праздновал
в нем новоселье великолепным маскарадом, при котором М.
В. Ломоносов сказал следующие стихи...
— Я, — отвечал Свиридов. —
Дело очень просто:
в течение целого часа князь, как я заметил, не спускал глаз с ложи, где сидела одна дама, причем его взгляды были чересчур выразительны.
— Позвольте, — прервал Шувалов, — нечего облекать все это таинственностью, я очень хорошо знаю
в чем
дело…
— Ну, — сказал он им, когда они перестали смеяться. — Стоило из-за этого убивать друг друга? Если бы я не подал вам совета объясниться хладнокровно и обстоятельно, один из вас, быть может, через несколько
дней лежал бы
в сырой земле. Эх вы, юнцы! Знайте же раз навсегда, что не стоит драться из-за женщины!.. Положим еще, если бы из-за законной жены! Да и то…
— Даже очень хорошо, — поддержал Иван Иванович. — Но каким образом приведете вы
в исполнение эту удачную мысль? Явитесь ли вы к ней среди бела
дня,
в гостиной,
в то время, когда она, может быть, принимает гостей? Это будет недостойно таких порядочных людей, как вы, и месть будет чересчур сильна.
Когда на другой
день распространились слухи о трагической смерти княжны Полторацкой, первой мыслью князя Лугового и Свиридова было заявить по начальству о их ночном визите
в дом покойной.
Слезы, частью искренние, частью притворные, были
делом всех не только живущих во дворце, но и более или менее близких к его сферам
в описываемые нами
дни.
В 1726 году жившие еще
в Курляндии Анна и Бирон ездили
в Россию, где тогда царствовала Екатерина I. Главным поводом поездки были частные
дела герцогини, которые Меншиков старался запутать.
После того как Эрнст-Иоганн стал герцогом Курляндии, герцог Бирон прислал
в Россию кавалера своего маленького двора с поздравлением своего родственника. Подкупами и интригами русский двор довел
дело до того, что
в 1737 году, когда вымер род Кетлера, курляндские дворяне сочли за честь избрать
в герцоги того, которого они десять лет тому назад не пожелали признать даже только равным себе.
Она ни во что не вмешивалась и проводила целые
дни в домашнем туалете с фрейлиной, смертельно скучая.
Здесь Густав Бирон уже нашел своего брата, герцога, арестованным со всем семейством и сам просидел под стражей до сумерек 9 ноября, когда к дворцовой гауптвахте подъехали два шлафвагена, из которых
в одном поместилось все семейство герцога Курляндского, отправлявшегося на ночлег
в Александро-Невский монастырь, с тем чтобы на другой
день оттуда следовать
в Шлиссельбург, а
в другой посадили Густава Бирона и увезли
в Иван-город.
После смотра 27 января 1732 года императрица пожелала явить брату подданного ей обер-камергера особую высочайшую милость, и 3 февраля,
в день именин государыни, был, по сообщению тогдашних «Ведомостей», «обручен при дворе майор лейб-гвардии Измайловского полку господин фон Бирон с принцессою Меншиковою. Обоим обрученным оказана притом от Ее Императорского Величества сия высокая милость, что Ее Императорское Величество их перстни Высочайшею особою Сама разменять изволила».
В дополнение к этому заметим, что по распоряжению графа Левенвольда на свадьбу Густава Бирона
в дом новобрачного приглашены были только те измайловские офицеры, у которых имелись карета или коляска с лошадьми, а провожать Бирона из дома во дворец,
в 2 часа
дня, дозволялось без исключения, «хотя и пешками и верхами».
В самом
деле, женитьба Густава Бирона, сделанного 29 июня того же года генерал-адъютантом императрицы, как нельзя лучше устроила его материальное благосостояние. С помощью брата обер-камергера он успел получить из заграничных банков почти все капиталы князя Меншикова, так, что сыну генералиссимуса, возвращенному из ссылки одновременно с сестрой, едва досталась пятидесятая часть громадного отцовского состояния.
27 января состоялось торжественное восшествие
в столицу частей гвардии, принимавших участие
в кампании.
День этот, пишет Висковатов, как вообще вся зима того года, был чрезвычайно холодный, но, несмотря на жестокую стужу и сильный пронзительный ветер, стечение народа на назначенных для шествия гвардий улицах было огромное.
Здесь, по внесении знамени внутрь дворца, нижние чины были распущены по домам, а штаб — и обер-офицеры, повествует Нащокин, позваны ко дворцу, и как пришли во дворец, при зажжении свеч, ибо целый
день в той церемонии продолжался, тогда Ее Императорское Величество, наша всемилостивейшая Государыня,
в середине галереи изволили ожидать, и как подполковник, со всеми
в галереи войдя, нижайший поклон учинил, Ее Императорское Величество изволила говорить сими словами...
Густав Бирон, командовавший
в этот
день парадом двадцатитысячного столичного гарнизона, был произведен
в генерал-аншефы и получил золотую шпагу, осыпанную бриллиантами.
Вскоре общественное внимание было привлечено
делом Волынского, окончившемся казнью кабинет-министра. Густав Бирон не принимал ни малейшего участия
в этом грустном
деле, весь снова отдавшись полку и службе. Гибель Волынского, конечно, не могла не заставить его еще глубже уверовать
в несокрушимую мощь своего брата и совершенно успокоиться за свое будущее. Густав Бирон увлекся прелестями фрейлины Якобины Менгден и решился прекратить свое вдовство.
В сентябре 1740 года он торжественно обручился с ней.
Мы застали
в одной из предыдущих глав нашего правдивого повествования бедную несчастную невесту, забытую всеми,
в ее фрейлинском помещении
в Летнем дворце, из которого только за несколько
дней перед этим увезли регента, герцога Эрнста-Иоганна Бирона.
Каково же было ее огорчение, когда она
в описанный нами
день получила от Станиславы письмо из Варшавы,
в котором та уведомляла ее, что она уже более года как разошлась с мужем, который отнял у нее сына и почти выгнал из дому. Она просила «сильную при дворе» сестру заступиться за нее перед регентом и заставить мужа вернуть ей ребенка. Таким образом, и это последнее убежище ускользало от несчастной Якобины.
В тот самый
день, когда фрейлина Якобина Менгден получила письмо от своей сводной сестры Станиславы, разрушившее надежды на московское гостеприимство,
в Москве, на Басманной у окна небольшого,
в пять окон, деревянного дома, окрашенного
в серый цвет, принадлежавшего майору Ивану Осиповичу Лысенко, стоял сам хозяин и глядел на широкую улицу.
Служба совершенно по тебе, так как ты душой и телом солдат, тебя отличают при каждом удобном случае,
в будущем тебя, наверное, ждет важный пост,
дело твое с женой идет на лад и сын, наверное, останется при тебе, по решению духовного суда.
— Ничего. Поговорим о чем-нибудь другом. Итак, ты уже три
дня в Москве. Надолго ты приехал?
— Но не забывай, что наибольшая опасность кроется
в самом Осипе; он во всех отношениях сын своей матери… На
днях ты уезжаешь с ним к Полторацким, я слышал…
Между тем
в описываемый нами
день на ее лице лежала печать тяжелой серьезной думы. Она полулежала
в кресле, то открывая, то снова закрывая свои прекрасные глаза. Картины прошлого неслись перед ней, годы ее детства и юности восстали перед ее духовным взором. Смутные
дни, только что пережитые ею
в Петербурге, напоминали ей вещий сон ее матери — императрицы Екатерины Алексеевны. Это и дало толчок воспоминаниям.
Года уже не только притупили боль разлуки, но даже
в сердце цесаревны уже давно властвовал другой, и властвовал сильнее, чем Шубин, но все же воспоминание о видном красавце, теперь несчастном колоднике, нет-нет, да приходило
в голову Елизаветы Петровны, и жгучая боль первых
дней разлуки нет-нет, да кольнет ее сердце.
Дня три после сновидения,
в начале января 1731 года,
в праздничный
день, проезжал через Чемеры полковник Вишневский, возвращавшийся из Венгрии, куда он ездил покупать венгерские вина для императрицы Анны Иоанновны.
«Благородный господин Андрей Андреевич! Послан от нас
в Малороссию за нашими нуждами камердинер наш Игнатий Полтавцев, и ежели он о чем о своих нуждах просить будет, прошу, по вашей к нам благосклонности,
в том его не оставить.
В чем к вам не безнадежною остаюсь, вам доброжелательная Елисавет. Июля 11
дня 1737 года».
— Шутки я шучу, Алексей Григорьевич, знаешь, чай, меня не первый год, а
в душе при этих шутках кошки скребут, знаю тоже, какое
дело и мы затеваем. Не себя жаль мне! Что я? Голову не снимут, разве
в монастырь дальний сошлют, так мне помолиться и не грех будет… Вас всех жаль, что около меня грудью стоят, будет с вами то же, что с Алексеем Яковлевичем… А ведь он тебе тезка был.
Дело в том, что русский двор был поставлен им
в щекотливое положение.
В записке, составленной французским министерством иностранных
дел, долженствовавшей служить ему инструкцией, предписывалось собрать предварительные сведения о положении России и партий при русском дворе.
— Передайте цесаревне, что я от имени короля заявляю ей, что Франция сумеет поддержать ее
в великом
деле. Пусть она располагает мной, пусть располагают мной и люди ее партии, но мне все же необходимо снестись по этому поводу с моим правительством, так как посланник, не имеющий инструкции, все равно что незаведенные часы.
Ускорить уже давно задуманное им участие
в деле цесаревны Елизаветы побудило Шетарди следующее обстоятельство.
Французский двор колебался вступить на тот путь, который указывал ему решительный и предприимчивый де ла Шетарди. Вмешаться тайным образом
в домашние распри посторонней державы, дать деньги для составления заговора против существующего правительства и сделать французского короля сообщником этого заговора — казалось
делом очень рискованным. Получив первое предложение своего посланника, версальский кабинет попросил время на размышление.
Но мало-помалу желание устранить
в Петербурге немецкое влияние и заменить его французским взяло верх над всеми прочими соображениями, тем более что
в XVIII веке государства не придерживались еще современного принципа невмешательства
в чужие
дела. Французское правительство поэтому пришло само к тому убеждению, что это
дело вполне заслуживает внимания короля и что не следует огорчать принцессу Елизавету отказом.
Поэтому, во избежание всяких объяснений, он прибегнул к своему обычному способу, когда находился
в затруднении или когда отстаивал неправое
дело, — он заболел.
Пользуясь чудными летними
днями, посланник переселился на дачу, на берег Невы,
в том месте, где река, разделяясь на несколько рукавов, образует так называемые Островки.
Наконец,
в начале августа, сгорая от нетерпения, она послала к маркизу своего камергера Воронцова, чтобы условиться с ним насчет свидания. Было решено встретиться на следующий
день как бы нечаянно по дороге
в Петербург. Но
в самый последний момент Елизавета Петровна не решилась выехать, зная, что за каждым шагом ее следят.
—
В числе моих самых ревностных приверженцев я могу считать князей Трубецких и принца Гессен-Гомбургского, все лифляндцы недовольны и преданны мне. Судя по нынешнему настроению, наше
дело может иметь успех.
На другой
день Лесток имел свидание с Шетарди
в лесочке, смежном с дачей посланника, и обнадежил его насчет непременного желания Елизаветы Петровны как можно скорее приступить к исполнению задуманного плана, а также относительно преданности ее друзей.
Маркиз был совершенно
в своей сфере, когда
дело шло о замысловатой интриге,
в особенности если
в нее была замешана очаровательная молодая женщина.
Несколько раз
в неделю Шетарди имел продолжительные свидания с цесаревной. Он отправлялся к ней во дворец ночью, переодетый; каждый
день посылал ей записки, одобряя ее планы или высказывая свои замечания, стараясь, с одной стороны, сдерживать ее излишнюю горячность, а с другой — поддержать ее доверие, которое начинало колебаться.
Смелость и невозмутимое хладнокровие Шетарди невольно внушали к нему уважение. Он действовал решительно и чуть не открыто работал над погибелью тех, кто мешал осуществлению его планов, но
в то же время относительно правительницы не упускал ни малейшего правила, требуемого этикетом и вежливостью. Проведя весь
день с цесаревной, он отправлялся вечером во дворец, был внимателен и предупредителен к Анне Леопольдовне, а от нее уезжал на тайное свидание с Лестоком и Воронцовым.
Елизавета Петровна и Шетарди только и ожидали начала военных действий со стороны шведов, чтобы подать гвардии сигнал к восстанию. Они могли начаться со
дня на
день. По улицам Петербурга ежедневно проходили войска, отправляемые
в Финляндию.
Неожиданное известие о том, что фельдмаршал Ласси, командовавший русскими войсками, вступил на неприятельскую территорию и взял приступом крепость Вильманстранд, едва не погубило
дела. Узнав об этом, Шетарди поспешил к великой княжне и застал ее
в отчаянии. Он старался поддержать
в ней бодрость духа.
Выражение лица цесаревны, ее голос свидетельствовали о чрезвычайном волнении. Маркиз видел, что она не
в состоянии далее скрывать свои намерения и терпеливо ждать развязки. Зная непостоянство и неустойчивость Елизаветы Петровны, он понимал, что, рискнув всем
в первую минуту, она могла погубить все
дело минутной слабостью. Он видел, что ему необходимо поддерживать
в ней мужество, и решился представить ей на вид, что если борьба будет начата, то единственным спасением может быть успех.