Неточные совпадения
Мы упомянули, что семейство Суворовых
жило в довольстве. Помещичье довольство
того времени измерялось, в огромном большинстве случаев, далеко не на современный денежный аршин.
— Канцелярской духоты действительно не вынесет и захиреет хуже, — заметил генерал Ганнибал. — И если вести его по гражданской службе,
то надо сейчас везти его в Петербург или Москву, чтобы в несколько лет подготовить, он сам-то ведь занимается только военными науками, в солдаты еще года два-три подождать можно… Пусть себе учится да
живет при вас и отце…
Стояло начало декабря 1745 года. Василий Иванович хотя и состоял уже в действительной службе, зачисленный в нее вскоре после воцарения императрицы Елизаветы Петровны, но, по обычаю
того времени, только числился в ней,
проживая в деревне. Он и теперь прибыл лишь для
того, чтобы самому сдать сына и при случае удостоиться чести лицезреть монархиню, дочь его благодетеля и крестного отца.
— Какой уж хвалить, ваше превосходительство… С малыми ребятишками я одна осталась… Спасибо прихода не лишилась, из соседней церкви отец Николай, на покое при сыне
живет, службу справляет, да и
то беда, подаяниями добрых людей перебиваюсь.
Жил же он на вольной квартире для
того, чтобы успешней заниматься науками. Он посещал классы Сухопутного шляхетского кадетского корпуса в часы преподавания военных наук и нанял себе учителя. Для занятий нужны были книги, а книги были дороги. Вот на что большей частью шли присылаемые Василием Ивановичем деньги. Кроме
того, кошелек его был всегда открыт для нужд бедных солдат, за что последние обожали своего молодого товарища.
Вдруг в один прекрасный день Марья Петровна получила письмо от своей племянницы Глаши. Эта Глаша была девушка лет девятнадцати, круглая сирота, дочь покойной сестры Марьи Петровны. Года четыре
тому назад Марья Петровна, к которой девочку привезли из деревни, пристроила ее в услужение к одной старой барыне, жившей в их приходе. Более года Глаша
жила у барыни, затем вдруг сбежала, и Марья Петровна потеряла ее из виду.
Тетка с племянницей
тем временем сели закусывать. Подкрепившись, последняя начала рассказывать Марье Петровне свои похождения после бегства от старой барыни, у которой
жила в услужении. Марья Петровна, несмотря на строгость правил, была, как все женщины, любопытна и, кроме
того, как все женщины, не греша сама, любила послушать чужие грехи. Она с жадностью глотала рассказ Глаши.
Она была, несомненно,
тем идеалом «матушки-царицы», какой представляет себе русский народ. До своего вступления на престол она
жила среди этого народа, радовалась его радостями и печалилась его горестями. После мрачных лет владычества «немца», как прозвал народ время управления Анны Иоанновны, и краткого правления Анны Леопольдовны императрица Елизавета Петровна, как сказал генерал Ганнибал, в лучах славы великого Петра появилась на русском престоле, достигнув его по ступеням народной любви.
В Петербурге императрица Елизавета Петровна
жила в своем дворце на Царицыном лугу, но больше в другом у Зеленого моста (теперь Полицейский). Она имела обыкновение спать в разных местах, так что заранее нельзя было знать, где она ляжет. Это приписывали
тому, что она превращала ночь в день и день в ночь.
Оба княжеские семейства поспешно выехали в Москву, где в
то время еще эпидемия не принимала таких колоссальных размеров, что, впрочем, случилось весьма скоро. Князья Баратовы и Прозоровские попали из огня да в полымя. Впрочем, в Москве в
то время
жило много знатных и богатых бар, и принятые меры спасали большинство от заразы.
Они действительно
проживали общие доходы, и ей казалось, что ее личных доходов не хватило бы не только что на
ту жизнь, которую она вела, но которую она еще намеревалась вести.
Княжна думала о
том, что говорят теперь в московских гостиных, думала, что на ее свадьбе было бы, пожалуй, более народа, чем на похоронах князя, что теперь ей летом не придется
жить в Баратове, вспоминался ей мимоходом эпизод с китайской беседкой, даже — будем откровенны — ей не раз приходило на мысль, что ее подвенечное платье, которое так к ней шло, может устареть в смысле моды до
тех пор, пока явится другой претендент на ее руку.
Неприязненные отношения к Суворову со стороны фельдмаршала, несмотря на доблестные подвиги первого, между
тем продолжались, и Александр Васильевич, утомившись и военными действиями, и особенно бесцельною перепиской, полною придирок со стороны начальства, отпросился в отпуск в Москву, где
жил его отец, который призывал его к себе «по семейному делу».
Оставшиеся в живых не разделяли, однако, этого мнения, они хлопотали о чем-то, к чему-то стремились, на что-то надеялись, рассчитывали — словом,
жили и хотели быть счастливыми во что бы
то ни стало.
— Ну конечно знаете, у меня встречались… Мы хоть и близкие соседи, а видимся редко, он домоседом, да оно и всегда так бывает… чем ближе
живешь,
тем реже видишься, всякий думает: к нему успею, два шага, ан эти два шага дальше двух верст выходят.
— Разве
то, что он
жил счастливый, довольный… делало вас несчастным, недовольным?..
— Не видеть вас, хотя издали, не
жить под одной кровлей с вами, не дышать
тем воздухом, которым дышите вы… Это, простите, княжна, для меня невозможно… Лучше смерть…
«А если владыка скажет, — продолжал в письме Суворов, — что впредь
того не будет,
то отвечай: «Ожегшись на молоке, станешь и на воду дуть». Если он заметит: «Могут
жить в одном доме розно», ты скажи: «Злой ее нрав всем известен, а он не придворный человек».
Все эти подробности знал не только весь Петербург, но и все
те города, где Суворову приходилось
проживать хотя самое короткое время.
«Будь непререкаемо верна великой монархине, — писал Александр Васильевич. — Я ее солдат, я умираю за отечество; чем выше возводит меня ее милость,
тем слаще мне пожертвовать собою для нее. Смелым шагом приближаюсь я к могиле, совесть моя незапятнана, мне 60 лет, тело мое изувечено ранами, и Бог оставляет меня
жить для блага государства».
Не имею дому, экипажу, услуги и к
тому принадлежащее к домашней жизни всей генеральной надобности,
живу у брата, благодетеля и отца моего, который подкрепляет мою жизнь своими благодеяниями и добродетелями.
Графиня отвечала князю Куракину, что она не знает, куда подать прошение, что нужды ее состоят не в одном долге 22 000 рублей, но и в
том, что она не имеет собственного дома и ничего потребного для содержания себя и что, наконец, она была бы совершенно счастлива и благоденственно проводила бы остатки дней своих, если бы могла
жить в доме своего мужа с 8000 рублей годового дохода.
А между
тем дело было простое. Суворов
жил для военного ремесла и олицетворял его в издавна усвоенном известном смысле, отречение от которого было для него самоотречение.
Однако
то, чем он
жил на земле, не могло оставить его сразу и при переходе в вечность.
Наступила агония — больной впал в беспамятство. Непонятные звуки вырывались у него из груди в продолжение всей тревожной предсмертной ночи, но и между ними внимательное ухо могло уловить обрывки мыслей, которыми
жил он на гордость и славу отечеству.
То были военные грезы — боевой бред. Александр Васильевич бредил войной, последней кампанией и чаще всего поминал Геную.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу
жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по
жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Бобчинский. Да если этак и государю придется,
то скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе
живет Петр Иванович Бобчинскнй.
Чтобы ему, если и тетка есть,
то и тетке всякая пакость, и отец если
жив у него,
то чтоб и он, каналья, околел или поперхнулся навеки, мошенник такой!
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать
того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «
то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не
живет где-нибудь инкогнито…