Неточные совпадения
Одна из них, хозяйка дома,
княжна Александра Яковлевна Баратова, была сильная брюнетка, со смуглым
лицом и ярким румянцем на покрытых пушком щеках; орлиный нос, несколько загнутый книзу, придавал ее
лицу почти строгое выражение, а тонкие линии у углов полных, чувственных ярко-красных губ красноречиво говорили о твердом характере. Над верхней губой сильно пробивались усики, а нижняя была несколько выдвинута вперед, производя впечатление надменности и недовольства окружающими.
Другая гостья была
княжна Варвара Ивановна Прозоровская. Стройная шатенка, с тонкими чертами
лица и с тем наивным испуганно-недоумевающим взглядом голубых глаз, который так нравится в женщинах пожившим людям. Маленький ротик и родимое пятнышко на нижней части правой щеки были ее, выражаясь языком паспортов, особыми приметами.
Княжне Прозоровской шел двадцатый год, что не подлежало сомнению и никем не оспаривалось.
Почти вслед за ними подъехала карета, из которой вышли Эрнестина Ивановна,
княжна Варвара Прозоровская и белокурая молодая девушка с тонкими чертами бледно-воскового
лица, бескровными губами и большими голубыми глазами, выражавшими какую-то болезненную грусть.
Княжна же Баратова была скорей похожа на «подстреленную газель», как назвал ее один из московских острословов, чем на козу, а притом все хором находили, что золотые рога ей к
лицу.
Княжна Александра Яковлевна молчала. По выражению ее
лица было видно, что какая-то мысль томила ее, но она не решалась ее высказать.
Мы уже имели случай заметить, что
княжна Варвара Ивановна в
лице Сигизмунда Нарцисовича видела идеал своего романа, а его осторожная тактика светской холодной любезности, которой этот железный человек был в силе держаться с безумно нравящейся ему девушкой, сильно уязвляла самолюбие
княжны и даже заставила, быть может, обратить свое внимание на блестящую партию — князя Баратова, которого
княжна не любила, как следует любить невесте.
Громадного усилия воли стоило Сигизмунду Нарцисовичу сохранить спокойное и бесстрастное выражение
лица под неподвижно-пытливым взглядом
княжны Варвары, когда она произнесла последнюю фразу. Быть может, это была простая случайность, или же покойная Капочка в предсмертной агонии сделалась ясновидящей и открыла
княжне Варваре тайну, которую не знала при жизни. Быть может, наконец, она подслушала? Но тогда зачем она сама приняла ядовитые пилюли?
Ее, кроме того, тяготило — она сама не знала почему — возникновение в ней, после слов покойной подруги, подозрение против Кржижановского, к которому, как мы знаем,
княжна питала род восторженного обожания. Когда он оправдался, оправдался совершенно, — так, по крайней мере, решила
княжна, — точно какой-то камень свалился с ее сердца. Она могла снова прямо смотреть на него, спокойно, с удовольствием слушать его, не стараясь найти в его
лице следы смущения, а в его тоне неискренние, фальшивые ноты.
Княжна ходила по своему будуару и остановилась перед большим туалетом. Долго смотрела она на свое отражение. Улыбка озарила ее
лицо.
То счастье, какое она видела на молодых
лицах сперва жениха и невесты, а затем мужа и жены, доставляло
княжне Александре то еще не испытанное ею удовольствие — удовольствие доброго дела.
Это озлобление горничной к барыне, не замеченное последней, не ускользнуло от зоркого глаза графа Довудского. Подобное настроение Стеши было ему на руку. Он искал себе в союзники близких
лиц к
княжне Александре Яковлевне, а на что ближе к ней была ее камеристка, которой, как знал Станислав Владиславович,
княжна всецело доверяла.
Последняя и не подозревала, что ненавистный ей граф Довудский нашел себе союзницу в
лице Стеши, с которой
княжна обращалась как с подругой и которую она поминутно одаривала старыми платьями и другими принадлежностями туалета.
Княжна считала Стешу самой преданной себе девушкой и даже подумывала дать ей вольную, оставив у себя на жалованье.
По этим рассказам и по замечаниям
лиц, знавших жену Александра Васильевича, урожденную
княжну Прозоровскую, первые годы супруги жили в согласии, или, по крайней мере, никаких крупных неприятностей между ними не было. Разлучались они часто по свойству службы мужа, но при первой возможности снова соединялись.
По ее высокой фигуре, исхудавшим чертам
лица и глубоко впавшим в орбиты глазам в ней с трудом можно было узнать бывшую московскую красавицу
княжну Варвару Ивановну Прозоровскую, впоследствии супругу покойного Суворова.
Неточные совпадения
Толстый дворецкий, блестя круглым бритым
лицом и крахмаленным бантом белого галстука, доложил, что кушанье готово, и дамы поднялись. Вронский попросил Свияжского подать руку Анне Аркадьевне, а сам подошел к Долли. Весловский прежде Тушкевича подал руку
княжне Варваре, так что Тушкевич с управляющим и доктором пошли одни.
Когда Вронский опять навел в ту сторону бинокль, он заметил, что
княжна Варвара особенно красна, неестественно смеется и беспрестанно оглядывается на соседнюю ложу; Анна же, сложив веер и постукивая им по красному бархату, приглядывается куда-то, но не видит и, очевидно, не хочет видеть того, что происходит в соседней ложе. На
лице Яшвина было то выражение, которое бывало на нем, когда он проигрывал. Он насупившись засовывал всё глубже и глубже в рот свой левый ус и косился на ту же соседнюю ложу.
Княжна Варвара была тетка ее мужа, и она давно знала ее и не уважала. Она знала, что
княжна Варвара всю жизнь свою провела приживалкой у богатых родственников; но то, что она жила теперь у Вронского, у чужого ей человека, оскорбило ее за родню мужа. Анна заметила выражение
лица Долли и смутилась, покраснела, выпустила из рук амазонку и спотыкнулась на нее.
— Эта
княжна Мери прехорошенькая, — сказал я ему. — У нее такие бархатные глаза — именно бархатные: я тебе советую присвоить это выражение, говоря об ее глазах; нижние и верхние ресницы так длинны, что лучи солнца не отражаются в ее зрачках. Я люблю эти глаза без блеска: они так мягки, они будто бы тебя гладят… Впрочем, кажется, в ее
лице только и есть хорошего… А что, у нее зубы белы? Это очень важно! жаль, что она не улыбнулась на твою пышную фразу.
Дамы на водах еще верят нападениям черкесов среди белого дня; вероятно, поэтому Грушницкий сверх солдатской шинели повесил шашку и пару пистолетов: он был довольно смешон в этом геройском облачении. Высокий куст закрывал меня от них, но сквозь листья его я мог видеть все и отгадать по выражениям их
лиц, что разговор был сентиментальный. Наконец они приблизились к спуску; Грушницкий взял за повод лошадь
княжны, и тогда я услышал конец их разговора: