Домна Осиповна по наружности слушала Бегушева весьма внимательно; но в душе скучала и недоумевала: «Бог знает, что такое он это говорит: деньги — зло,
пагубная сила!» — думала она про себя и при этом была страшно утомлена, так что чрезвычайно обрадовалась, когда, наконец, часу в четвертом утра экипаж Бегушева повез ее на Таганку.
После ужина гостья и хозяин снова перешли в кабинет, и, по поводу коснувшегося разговора о Хмурине и Янсутском, Бегушев стал толковать Домне Осиповне, что эти дрянные люди суть продукт капитала, самой
пагубной силы настоящего времени; что существовавшее некогда рыцарство по своему деспотизму ничто в сравнении с капиталом.
Неточные совпадения
— Вы посмотрите, какой ужас! Кучка глупых людей, защищая свою
пагубную власть над народом, бьет, душит, давит всех. Растет одичание, жестокость становится законом жизни — подумайте! Одни бьют и звереют от безнаказанности, заболевают сладострастной жаждой истязаний — отвратительной болезнью рабов, которым дана свобода проявлять всю
силу рабьих чувств и скотских привычек. Другие отравляются местью, третьи, забитые до отупения, становятся немы и слепы. Народ развращают, весь народ!
Но мало того, что насилие извращает общественное мнение, оно производит в людях еще то
пагубное убеждение, что движутся люди не духовной
силой, влекущей их к постигновению истины и осуществлению ее той духовной
силой, которая составляет источник всякого движения вперед человечества, а насилием, — тем самым действием, которое не только не приближает людей к истине, но всегда удаляет их от нее.
— Но у царя нашего есть верные слуги, они стерегут его
силу и славу, как псы неподкупные, и вот они основали общество для борьбы против подлых затей революционеров, против конституций и всякой мерзости,
пагубной нам, истинно русским людям. В общество это входят графы и князья, знаменитые заслугами царю и России, губернаторы, покорные воле царёвой и заветам святой старины, и даже, может быть, сами великие…
— Скажи лучше, нашел золотой рудник ума. Да, да, таки помогать! Прежде бился я изо всей мочи, растратил все сильнейшие доводы моего красноречия, чтобы отвесть Артемия Петровича от
пагубной страсти и навесть на путь рассудка; теперь буду способствовать ей и
силами, точно так, как делал Бирон. Ненадежны, думаю, цепи, которыми прикован наш патрон к молдаванке, — они чувственные; но из любви Мариорицы к нему чего нельзя выковать! О! я из этой любви построю лестницу хоть на небо, не только до государыни.
Он хорошо понимал, что свиданья с нею только усугубляли его сердечное горе и увеличивали
пагубное для него чувство, но он не в
силах был противиться жажде этого мучительного наслаждения.