Александр Павлович, сидя на троне, произнес на французском языке речь, полную ободрений и обещаний, которую сенаторы, нунции и депутаты слушали в глубоком молчании. Голос августейшего оратора был глух и печален. Его благородное лицо, носившее отпечаток болезненной бледности, было покрыто
облаком грусти. Речь окончилась следующими замечательными словами...
В голубых глазах его, сквозь
облако грусти, которое оставило зрелище казни, проникал луч доброты и привета; губы, осененные тонкими усиками, дарили такою благорастворенною улыбкою, которую нельзя сочинить, а может только вылить родник душевный, не возмущаемый нечистыми страстями.
Высокий, статный брюнет, с красивым лицом восточного типа, с большими блестящими, как бы подернутыми маслом глазами, он казался человеком, которого природа-мать оделила всеми данными для беспечальной жизни, а потому
облако грусти, всегда покрывавшее его лицо, вносило дисгармонию в общий вид блестящего юноши и невольно привлекало к нему внимание как мужчин, так и женщин, посещающих казино.
Неточные совпадения
Но когда, дома, он вымылся, переоделся и с папиросой в зубах сел к чайному столу, — на него как будто
облако спустилось, охватив тяжелой, тревожной
грустью и даже не позволяя одевать мысли в слова. Пред ним стояли двое: он сам и нагая, великолепная женщина. Умная женщина, это — бесспорно. Умная и властная.
Высвободив из-под плюшевого одеяла голую руку, другой рукой Нехаева снова закуталась до подбородка; рука ее была влажно горячая и неприятно легкая; Клим вздрогнул, сжав ее. Но лицо, густо порозовевшее, оттененное распущенными волосами и освещенное улыбкой радости, вдруг показалось Климу незнакомо милым, а горящие глаза вызывали у него и гордость и
грусть. За ширмой шелестело и плавало темное
облако, скрывая оранжевое пятно огня лампы, лицо девушки изменялось, вспыхивая и угасая.
А у него на лице повисло
облако недоумения, недоверчивости, какой-то беспричинной и бесцельной
грусти. Он разбирал себя и, наконец, разобрал, что он допрашивался у Веры о том, населял ли кто-нибудь для нее этот угол живым присутствием, не из участия, а частию затем, чтоб испытать ее, частию, чтобы как будто отрекомендоваться ей, заявить свой взгляд, чувства…
Легкая складка над бровями, привычка несколько подаваться головой вперед и выражение
грусти, по временам пробегавшее какими-то
облаками по красивому лицу, — это все, чем сказалась слепота в его наружности.
Перед детским воображением вставали, оживая, образы прошедшего, и в душу веяло величавою
грустью и смутным сочувствием к тому, чем жили некогда понурые стены, и романтические тени чужой старины пробегали в юной душе, как пробегают в ветреный день легкие тени
облаков по светлой зелени чистого поля.