Неточные совпадения
Молчалив и задумчив был Андрей Андреевич во весь длинный путь, коротко, против обыкновения, отвечая
на вопросы сына о проезжаемых зданиях. Было еще рано, довольно пусто
на улицах, но город поразил Алексея
своим многолюдством — все его занимало, веселило, его детская
голова не понимала отцовских мыслей.
Степан Васильев, все продолжая ворчать, добрел до
своей комнатки, опустился
на стул у столика, покрытого цветною скатертью и, исчерпав по адресу графа весь
свой лексикон заочных ругательств, тоже задумался, склонив
свою голову на руки.
— Так слушай же, — Екатерина Петровна склонила
свою голову на плечо Талечки, — полюбила я его с первого раза, как увидела, точно сердце оборвалось тогда у меня, и с тех пор вот уже три месяца покоя ни днем, ни ночью не имею, без него с тоски умираю, увижу его, глаза отвести не могу, а взглянет он — рада сквозь землю провалиться, да не часто он
на меня и взглядывает…
— Не знаешь… вот и ты не знаешь… а может, ты и не хочешь знать, ведь он… он любит… тебя, — с трудом, низко опустив
на грудь Талечки
свою голову, пролепетала Катя.
Молодые немцы садились
на этих величественных коней, вооружались дротиками или палашами, подвязанными у седла каждого коня, восклицали: «гоп!» и пол начинал
свое вращательное движение, увлекая и коней, и всадников, которые с большею или меньшею ловкостью, сидя
на деревянных конях, сшибали кольца, привинченные
на крюках, и нанизывали их
на свои шпаги и дротики, а потом упражнялись в сшибании турецких и черных негритянских или арабских
голов.
Во второй или третий приезд графа в его вотчину, позднею ночью Воскресенский был разбужен пришедшей в аптеку грузинской крестьянкой, просившей лекарства для
своего внезапно заболевшего мужа, у которого, по ее словам, «подвело животики». Егор Егорович, внимательно расспросив бабу о симптомах болезни, стал приготовлять лекарство, когда дверь аптеки снова отворилась и в нее вошел какой-то, по-видимому, прохожий, в длинном тулупе, в глубоко надвинутой
на голове шапке и темно-синих очках, скрывавших глаза.
Выйдя из комнаты, она гордо подняла
свою красивую
голову, и
на ее красных, как кровь, губах появилась улыбка торжества: она поняла, что графиня сдалась, вследствие каких причин, какое ей было до этого дело!
Наконец,
на третий день утром больной пришел в сознание, слабым, полупотухшим взором обвел комнату и находившихся в ней жену, дочь и Лидочку, движением руки подозвал их к себе и поочередно положил
свою исхудалую руку
на головы близких ему людей.
— Ты прав, сняв
голову, по волосам не плачут, — заметила она почти спокойным голосом, но при этом окинула Сергея Дмитриевича таким взглядом, полной непримиримой ненависти и бессильной злобы, каким арестант глядит
на своего тюремщика, или дикий зверь
на своего властного укротителя.
Ром произвел
свое действие
на разбитый пережитыми волнениями организм. В
голове его помутилось.
Рано утром в графскую кухню прибежала Прасковья, отозвала в сторону брата и стала с ним шептаться. По ее уходу Василий Антонов взял большой поварской нож и стал точить его
на бруске. По временам он выдергивал из
головы своей волос, клал
на лезвие ножа и дул
на него; волос оставался цел; тогда он с новым усилием принимался точить нож. Наконец, нож сделался так остр, что сразу пересек волос. Тогда Василий спрятал нож под передник и вышел из кухни.
Ребенок был связан во всех
своих движениях. При
своей мнимой матери он вел себя, как солдат
на ученьи: вытянувшись в струнку, важно расхаживал, как павлин, закинув
голову назад. Зато вырвавшись от нее, он вполне вознаграждал себя за все лишения и неудержимо носился по саду и лугам до истощения сил.
Одни несбыточные химеры занимали его
голову — они рассыпались в прах при первой неудаче. По целым часам просиживал он в
своем кабинете, устремив взгляд
на один какой-либо предмет, без мысли, без чувства.
Ее спокойная, плавная речь действовала магически
на расшатанные нервы, ее логические доводы были неотразимы, а ее практический ум всегда находил выход из неприятно сложившихся обстоятельств, выход такой простой и возможный, что люди, которым давала
свои советы Погорелова, подчас долго ломали себе
голову, почему такая простая мысль не появилась ранее у них.
Переход этот показался резким только одной Марье Валерьяновне, так как,
на самом деле, охлаждение к ней мужа шло постепенно, и он сначала принуждал себя ласкать ее, старался забыться под ее ласками, но это принуждение себя сделало то, что он стал к ней чувствовать физическое отвращение и
головой бросился в омут разврата и кутежей, чтобы найти то забвение, которое он почти в течение целого года находил в страсти к
своей молодой жене.
«Бедный, погиб и не дождался торжества
своей Кати и
своего! — мелькнуло в ее
голове. — И чего его понесло
на эту проклятую войну!»
Она сидела, бессильно опустив
на грудь
свою голову.
Она поникла
головой, и слезы неудержимо хлынули из ее глаз. Петр Валерьянович сделал движение
на своем кресле.
Он стоял
голый и смотрел
на него в упор
своими мертвыми глазами…
Грановский напоминает мне ряд задумчиво покойных проповедников-революционеров времен Реформации — не тех бурных, грозных, которые в «гневе своем чувствуют вполне свою жизнь», как Лютер, а тех ясных, кротких, которые так же просто надевали венок славы
на свою голову, как и терновый венок. Они невозмущаемо тихи, идут твердым шагом, но не топают; людей этих боятся судьи, им с ними неловко; их примирительная улыбка оставляет по себе угрызение совести у палачей.
Неточные совпадения
Призвали
на совет главного городового врача и предложили ему три вопроса: 1) могла ли градоначальникова
голова отделиться от градоначальникова туловища без кровоизлияния? 2) возможно ли допустить предположение, что градоначальник снял с плеч и опорожнил сам
свою собственную
голову?
Мало-помалу, несмотря
на протесты, идея эта до того окрепла в
голове ревнивого начальника, что он решился испытать
своих подчиненных и кликнул клич.
Тем не менее он все-таки сделал слабую попытку дать отпор. Завязалась борьба; но предводитель вошел уже в ярость и не помнил себя. Глаза его сверкали, брюхо сладострастно ныло. Он задыхался, стонал, называл градоначальника душкой, милкой и другими несвойственными этому сану именами; лизал его, нюхал и т. д. Наконец с неслыханным остервенением бросился предводитель
на свою жертву, отрезал ножом ломоть
головы и немедленно проглотил.
Выслушав показание Байбакова, помощник градоначальника сообразил, что ежели однажды допущено, чтобы в Глупове был городничий, имеющий вместо
головы простую укладку, то, стало быть, это так и следует. Поэтому он решился выжидать, но в то же время послал к Винтергальтеру понудительную телеграмму [Изумительно!! — Прим. издателя.] и, заперев градоначальниково тело
на ключ, устремил всю
свою деятельность
на успокоение общественного мнения.
С
своей стороны, я предвижу возможность подать следующую мысль: колет [Колет (франц.) — короткий мундир из белого сукна (в кирасирских полках).] из серебряного глазета, сзади страусовые перья, спереди панцирь из кованого золота, штаны глазетовые же и
на голове литого золота шишак, увенчанный перьями.