Неточные совпадения
В корпусе Аракчеев заслужил репутацию отличного кадета. Умный и способный по природе, он смотрел на Мелиссино
как на избавителя и изо всех сил бился угодить ему. Мальчик без родных и знакомых в Петербурге, без покровителей и без денег испытывал безотрадную долю одинокого новичка. Учиться и беспрекословно исполнять волю начальников
было ему утешением, и это же
дало средство выйти из кадетского мира в люди.
—
Какой там рано, девушка в самой что ни на
есть поре, — не унимались
дамы.
Вдруг снова передо мной
как из земли вырос граф: «Да что же ты не танцуешь?» Подлетел я, не помня себя, к какой-то
даме: «Если вы не желаете, чтобы я
был в Сибири, провальсируйте со мной», — гляжу, а передо мной мать Петра Андреевича — почтенная старушка.
На берегу, или около той части берега, которая выходила напротив дачи графини Лаваль, стояли летние деревянные горы, с которых беспрестанно слетали колясочки или кресельцы на колесцах, и на них сидели большею частью пары, причем
дама помещалась у кавалера на коленях и притом всегда жантильничала, выражая жантильность эту криками и визгами, между тем
как кавалеры, обнаруживая чрезвычайную храбрость при слетании колесных саночек с вершины горы, заливались истерическим хохотом и сыпали бесчисленное множество немецких вицов, в остроумности которых вполне убеждены
были их творцы, молодые булочники, сапожники, портные, слесаря и прочие.
—
Какое же слово я
дал, ваше превосходительство, я свою дочь в выборе принуждать не
буду, а она о Николае Павловиче и думать забыла, с большим вниманием и интересом к графу относится.
Не раздирающих душу сцен и горьких упреков боялся он, он знал, что Настасья не решится на них, хорошо памятуя то расстояние, которое существует между ними, не боялся и предстоящего объяснения с нею, так
как никаких объяснений он ей не
был намерен
давать, ей, холопке, взысканной его, графским, милостивым капризом.
— Горько мне
было, ох,
как горько,
как узнала я про графскую женитьбу, не то горько, что женился он, его это дело, и
дай ему Бог счастья, совета да любви, не я, холопка, его не стоющая, могла ему
быть помехою, а то горько, что не сказал мне напрямки, что обзавестись хочет законной хозяюшкой, а сделал это как-то тайком да крадучись…
— Да, я пригласила вас, чтобы, во-первых, с вами познакомиться, — Наталья Федоровна подчеркнула это слово,
как бы
давая понять, что она даже сама позабыла о ночном визите к ней Настасьи, — так
как граф сказал мне, что по нездоровью, вы не могли представиться мне в день нашего приезда и, кроме того, заявить вам, что с моим приездом ваши обязанности не изменяются, так
как хозяйством я заниматься не
буду… Надеюсь, что граф
будет по-прежнему вами доволен.
„Кубышка“ тетеньки,
как он звал Мавру Сергеевну, не
давала ему покоя, но он не видел возможности легко завладеть ею. Жениться на своей кузине — отдаленность их родства не мешала этому — но практический юноша не хотел так дешево продать свою свободу, тем более, что с этой кузиной можно
было, по мнению Талицкого, спокойно и без свадьбы проволочить время. Надо
было измыслить другой план и
как можно скорее, так
как кредиторы усиленно его одолевали.
— Приворожи, говорит, бабушка, век твоим холопом
буду, совсем я по ней измаялся, да и по лицу видно, исхудал, глаза горят,
как уголья; я ему, грешным делом,
давала снадобья, да не помогают, вишь, потому все туча тучей ходит.
— Не убивай меня, — умоляла она. — Я выхлопочу тебе вольную, отдам тебе все деньги,
какие у меня
есть, я
дам тебе десять тысяч, только оставь меня живою.
Искренно оплакивая кончину горячо любимого ею супруга, Ольга Николаевна не
давала горю овладеть ею совершенно, памятуя, что на ней лежат обязанности по отношению к сыну, которому шел двадцать второй год и он
был поручиком артиллерии и стоял с бригадой в одной из южных губерний, и к дочери — шестнадцатилетней красавице Мери,
как звала ее мать.
Когда в Москве узнали, что граф Аракчеев отклонил намерение государя Александра Павловича сделать его мать, Елизавету Андреевну Аракчееву, статс-дамой, и пожаловать ей орден святой Екатерины, то даже эта скромность стоявшего на вершине власти человека
была истолкована досужими москвичами
как следствие необычайного, будто, самомнения Аракчеева.
— Бог
даст все хорошо обойдется, граф его полюбит, и по службе
как шар по мыльной доске покатится, я же
буду еще любезнее с Елизаветой Андреевной и через нее повлияю на графа, — утешала себя Хвостова после отъезда сына.
— Всякий ответ с моей стороны
был бы только уступкою. Вам довольно знать, что мой долг и мое сочувствие к семейству, живущему в этом доме,
дают мне право делать вопросы, на которые,
как кажется, вы не знаете, что отвечать.
Подпоручик Яков Иванович Ростовцев, открывший,
как мы знаем, великому князю Николаю Павловичу существование готового вспыхнуть заговора,
был совершенно чужд ему и не знал ни его целей, ни разветвлений: он угадал только, что заговор этот давно существовал и что обстоятельства
давали ему в руки опасное оружие против императорского правительства. Он узнал также по счастливому случаю имена главных заговорщиков.
— Нет, я знаю, поэтому и попросила вас; по завещанию я сделала, простите, без вашего согласия, вас полною распорядительницей моей воли… это так и должно
быть, так
как есть должники, которые должны не мне, а вам, вы
давали деньги.
Не спав почти всю ночь, Азиатов явился к графу в шесть часов утра и застал его с чайником в руке, так
как после трагической смерти Настасьи Федоровны он редко кому доверял приготовлять чай, разве только приезжим
дамам или Татьяне Борисовне, которой в то время уже не
было.
Лошади
были запряжены и Наталья Федоровна, повторив Петру Петровичу инструкцию,
как поступить с мертвой девочкой, уехала и увезла с собою несчастную Марью Валерьяновну, которая покорно
дала себя одеть в салоп, закутать и даже положила на это время на диван свою драгоценную ношу, хотя беспокойным взглядом следила, чтобы ее у ней не отняли.
Николай Павлович, несколько успокоившись и усевшись в кресло, рассказал им, что идя к ним, они с Кудриным проходили по Кузнецкому мосту; вдруг у одного из магазинов остановились парные сани и из них вышла молодая
дама, которая и прошла мимо них в магазин. Эту
даму Николай Павлович разглядел очень пристально, так
как свет из окон магазина падал прямо на ее лицо и готов прозакладывать голову, что это
была не кто иная,
как Екатерина Петровна Бахметьева.
— И ты можешь думать, что я на это способна? — вопросом ответила Наталья Федоровна. — У меня нет в душе против тебя ни малейшего зла. Ты, на самом деле, несчастна… и мне искренне жаль тебя. Но,
быть может, Бог
даст, все это никогда не обнаружится. У меня же твоя тайна,
как в могиле.
Ольга Николаевна, несмотря на деланно резкий тон, с
каким она приняла известие об участи оскорбившей ее дочери,
была внутренне сильно потрясена рассказом графини Аракчеевой. Ее не
было в гостиной — она удалилась в свою спальню и там перед ликом Того, Кто
дал нам святой пример с верой и упованием переносить земные страдания, коленопреклоненная искала сил перенести и этот удар не балующей ее счастливыми днями судьбы.
— Добре, добре, брат староста! Настоено
как следует. Дай-ка кусочек хлебца с солью, а перцовку убери; но нет, так и
быть, налей еще стаканчик из другого, на дорожку. Ну, теперь убирай! Да смотри у меня, долей непременно, чтоб оба штофа всегда
были целы, забузую тебя, ракалья!
Николай Иванович потребовал, чтобы они
дали ему присягу, что остаются верными государю и что более буйств делать не
будут. Поселяне же потребовали, чтобы и он сам
дал обещание, что все
как было расскажет государю.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица!
Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие
были! Ямщикам скажи, что я
буду давать по целковому; чтобы так,
как фельдъегеря, катили и песни бы
пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл…
как сам Шалашников! // Да тот
был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни
дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по миру, // Не отойдя сосет!
Пришел дьячок уволенный, // Тощой,
как спичка серная, // И лясы распустил, // Что счастие не в пажитях, // Не в соболях, не в золоте, // Не в дорогих камнях. // «А в чем же?» // — В благодушестве! // Пределы
есть владениям // Господ, вельмож, царей земных, // А мудрого владение — // Весь вертоград Христов! // Коль обогреет солнышко // Да пропущу косушечку, // Так вот и счастлив я! — // «А где возьмешь косушечку?» // — Да вы же
дать сулилися…
— У нас забота
есть. // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды. // Ты
дай нам слово крепкое // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, // По правде и по разуму, //
Как должно отвечать, // Тогда свою заботушку // Поведаем тебе…