Неточные совпадения
Из этих воспоминаний в сложности можно было создать яркую картину последних минувших десяти лет, главными центральными фигурами которой
являлись граф Алексей Андреевич Аракчеев, его жена графиня Наталья Федоровна и домоправительница
графа — Настасья Федоровна Минкина, тоже прозванная «графинею».
Граф и его экономка, таким образом, относительно были счастливы, но для полноты этого счастья
являлась одна помеха… этого не могли дать ни всемогущество, ни власть… Тридцатилетнему
графу Аракчееву хотелось иметь сына, наследника всего, что вдруг получил он по милости государя.
Аракчеев, ничего не подозревая,
явился во дворец, но лишь только Павел завидел его, то послал через флигель-адъютанта Котлубицкого приказание
графу ехать домой.
Из брошенных вскользь
графом слов хитрая Настасья Федоровна проникла и в эти затаенные его мысли и стала готовиться к борьбе с новым врагом своим, который
явится в лице законной жены ее многолетнего сожителя.
Егор Егорович прибыл в Грузино в отсутствие
графа и, вследствие данной его сиятельством в вотчинную контору письменной из Петербурга инструкции,
явился к грузинскому аптекарю, получил отведенную ему в помещении аптеки комнату и приступил к исполнению своих обязанностей.
Мысль о какой бы то ни было развязке так беспощадно сложившихся для него обстоятельств
являлась чрезвычайно отрадной. Вернувшись из Петербурга, куда он ездил по вызову
графа для доклада о происшедшем в Грузине пожаре, он привез оттуда известие, которое, казалось ему, вело к этой развязке.
Графа раздражала апатичность Натальи Федоровны, он сознавал, что она чище, лучше его, что он все-таки виноват перед нею, и ему порой казалось, что она
является воплощенным упреком его совести. В особенности он не мог выносить светлого взгляда ее чудных, страдальческих глаз.
Сознание вины перед Натальей Федоровной сменилось в сердце
графа обвинением ее во всем, даже в его сближении с Минкиной и Бахметьевой, да кроме того в это же сердце змеей вползло чувство ревности, той мучительной ревности, которая
является не результатом любви, а только самолюбия.
Самолюбивый до крайности, ревниво оберегавший честь своего, им же возвеличенного имени,
граф чрезвычайно боялся малейшего повода для светских сплетен, в которых он мог бы
явиться в смешном виде обманутого мужа.
Он, казалось, забывал о проведенных минутах близости с этой властной женщиной и тотчас же после страстных объятий и жгучих поцелуев
являлся почтительным, раболепным слугою, памятуя расстояние между ним, как одним из бесчисленных лакеев
графа, и ею — фавориткою самого его сиятельства.
Обо всех мелочах в жизни каждого крестьянина Аракчеев знал подробно; в каждой деревне было лицо, которое обязано было
являться каждое утро лично к самому
графу и подробно рапортовать о случившемся в течение суток.
Явившись к новому своему начальству, он узнал, что все прибывающие на службу в поселения должны были непременно представляться самому
графу, а так как
граф накануне выехал в южные поселения, то Хвостову и предстояло исполнить этот долг по возвращении его сиятельства.
На другой день утром он
явился к
графу.
13 декабря было воскресенье. По приказанию, отданному через князя Лопухина, члены государственного совета, в числе которых был и
граф Алексей Андреевич Аракчеев,
явились к 8 часам вечера в чрезвычайное собрание.
Смешки, впрочем, оставались смешками, а во внутреннее «я»
графа Аракчеева никто проникнуть не хотел; да если бы у кого и
явилось подобное желание, то он едва ли сумел бы — Алексей Андреевич был загадкой даже для близких к нему людей, чем объясняются многие, почти легендарные рассказы о нем современников.
Так решил
граф Аракчеев и начал припоминать все мелкие заботы, которыми окружала его эта женщина, угадывавшая его желания по взгляду, по мановению его руки… Даже устранение с его пути Бахметьевой, устранение, несомненно, преступное, но явившееся единственным исходом, чтобы избегнуть громкого скандала, в его глазах
явилось почти доблестным поступком Минкиной… Из любви к нему она не останавливалась перед преступлениями!..
Граф Аракчеев, конечно, не мог допустить и мысли, что этот угрюмый, строгий, нелюбимый даже окружающими человек,
является героем романа, и даже серьезного романа, так ревниво охраняемой им — Тани.
— Никак нет, ваше сиятельство, но был назначен состоять при особе вашей, долгом счел
явиться, — отвечал Азиатов и сообщил
графу о переданном ему предписании медицинского департамента и высочайшем приказе.
Не спав почти всю ночь, Азиатов
явился к
графу в шесть часов утра и застал его с чайником в руке, так как после трагической смерти Настасьи Федоровны он редко кому доверял приготовлять чай, разве только приезжим дамам или Татьяне Борисовне, которой в то время уже не было.
«Верная моя Люба! Сражался я, и служил государю, и проливал свою кровь не однажды, и вышел мне за то офицерский чин и благородное звание. Теперь я приехал на свободе в отпуск для излечения ран и остановился в Пушкарской слободе на постоялом дворе у дворника, а завтра ордена и кресты надену, и к
графу явлюсь, и принесу все свои деньги, которые мне на леченье даны, пятьсот рублей, и буду просить мне тебя выкупить, и в надежде, что обвенчаемся перед престолом Всевышнего Создателя».
Неточные совпадения
Кузина твоя увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а
граф Милари добивался свести это на большую дорогу — и говорят (это папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он брал ее за руку, а она не отнимала, у ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом у кареты и приемом при тетках, настаивал на большей свободе, — звал в парк вдвоем,
являлся в другие часы, когда тетки спали или бывали в церкви, и, не успевая, не показывал глаз по неделе.
Граф Строганов, попечитель, писал брату, и мне следовало
явиться к нему.
Дело было в том, что я тогда только что начал сближаться с петербургскими литераторами, печатать статьи, а главное, я был переведен из Владимира в Петербург
графом Строгановым без всякого участия тайной полиции и, приехавши в Петербург, не пошел
являться ни к Дубельту, ни в III Отделение, на что мне намекали добрые люди.
Наконец, в начале июня я получил сенатский указ об утверждении меня советником новгородского губернского правления.
Граф Строганов думал, что пора отправляться, и я
явился около 1 июля в богом и св. Софией хранимый град Новгород и поселился на берегу Волхова, против самого того кургана, откуда вольтерианцы XII столетия бросили в реку чудотворную статую Перуна.
Московскую пожарную команду создал еще
граф Ф. В. Ростопчин. Прежде это было случайное собрание пожарных инструментов, разбросанных по городу, и отдельных дежурных обывателей, которые должны были по церковному набату сбегаться на пожар, кто с багром, кто с ведром, куда
являлся и брандмайор.