Неточные совпадения
Граф Алексей Андреевич
продолжал сидеть за письменным столом, угрюмо устремив взгляд на двигавшуюся стрелку стоявших на письменном столе часов.
Граф Алексей Андреевич
продолжал, между тем, задумчиво сидеть у письменного стола в своем мрачном кабинете. Тени сумерек ложились в нем гуще, нежели в зале, но
граф, по-видимому, не замечал этого, или же ему нравился начинавший окружать его мрак, так гармонировавший с настроением его духа.
Степан Васильев, все
продолжая ворчать, добрел до своей комнатки, опустился на стул у столика, покрытого цветною скатертью и, исчерпав по адресу
графа весь свой лексикон заочных ругательств, тоже задумался, склонив свою голову на руки.
Но в последнем случае она не всецело подчинялась распоряжениям
графа и тайком
продолжала оказывать добро обращающимся к ней, — посредником между просителями и ее сиятельством был чуть не молившийся на молодую графиню камердинер
графа Степан Васильев.
Граф остановился у дверцы, как бы недоумевая, что предпринять, но Наталья Федоровна, заметив это, переломила себя, быстро успокоилась и только
продолжала тихо плакать.
Граф Алексей Андреевич все
продолжал находиться в Грузине.
Весь строй его домашней жизни
продолжал оставаться по своей внешности в той же заранее строго определенной им форме, всюду царил образцовый порядок, все исполняли возложенные на них обязанности, в приемные дни и часы гостиные графини были полны визитерами, принимаемыми по выбору
графа, графиня аккуратно отвечала на визиты — все, следовательно, обстояло, по мнению Алексея Андреевича, совершенно благополучно.
Прошла уже неделя после окончательного отъезда из Грузина
графа Алексея Андреевича, а в нем, между тем,
продолжала царить, как и летом, «тишь, гладь и Божья благодать». «Тишина перед бурей», — догадывались некоторые скептики из дворовых.
Скромный инспектор всей пехоты
продолжал оставаться, хотя и главным, но незаметным деятелем. Он упросил государя отменить приказ, уже подписанный им в Париже, о возведении его в сан фельдмаршала. Там же король прусский прислал
графу Аракчееву бриллиантовую звезду ордена Черного Орла, но он возвратил ее. [П. П. Карцев. «О военных поселениях при
графе Аракчееве».]
Павел Кириллович не хотел принять во внимание, что его полное достоинств и самовосхваления письмо могло прямо не понравиться
графу и остаться без всяких последствий. Он упрямо
продолжал думать, что
граф Алексей Андреевич обязан был оценить то унижение, которое испытывал он, Зарудин, обращаясь с просьбой к нему, Аракчееву.
— Кажется, воспитание было дано отличное, —
продолжал, между тем,
граф, как бы говоря сам с собою, — и все было сделано, чтобы образовать человека, как следует быть дворянину, но ничто не пошло в прок. Вам и не скучно без занятия? — спросил он, обращаясь уже прямо к Шуйскому.
— Чего не испытаешь, того не знаешь, —
продолжал граф, — может, это и есть ваше настоящее призвание. Я вас не неволю, но по моему мнению, гораздо лучше иметь какое-нибудь верное средство к жизни, чем томиться неопределенностью своей участи и не иметь ничего верного для своего существования. Подумайте.
«Я ласкал ее, —
продолжал рассуждать сам с собой
граф, — но только тогда, когда у меня было свободное время, было желание, разве я мог разделять страсть этой огненной по натуре женщины, не естественно ли, что она изменяла мне?»
В то время, к которому относится наш рассказ, племянница Настасьи Федоровны Минкиной, которую только один
граф Алексей Андреевич
продолжал звать «Таней» и «Танюшей», для всех остальных уже сделалась Татьяной Борисовной.
Граф настойчиво закрывал на это глаза и
продолжал уверять и себя, и окружающих...
— В таком случае я спокойна и попрошу вас,
граф, еще об одной услуге… —
продолжала Наталья Федоровна.
Неточные совпадения
— И я говорю «ложь»! — проворно согласилась Крицкая. — Он и не вынес… —
продолжала она, — он сбил с ног
графа, душил его за горло, схватил откуда-то между цветами кривой, садовничий нож и чуть не зарезал его…
Одних унесла могила: между прочим, архимандрита Аввакума. Этот скромный ученый, почтенный человек ездил потом с
графом Путятиным в Китай, для заключения Тсянзинского трактата, и по возвращении
продолжал оказывать пользу по сношениям с китайцами, по знакомству с ними и с их языком, так как он прежде прожил в Пекине лет пятнадцать при нашей миссии. Он жил в Александро-Невской лавре и скончался там лет восемь или десять тому назад.
Я выстрелил, —
продолжал граф, — и, слава богу, дал промах; тогда Сильвио… (в эту минуту он был, право, ужасен) Сильвио стал в меня прицеливаться.
— Касательно второго вашего ребенка, —
продолжала Александра Григорьевна, — я хотела было писать прямо к
графу. По дружественному нашему знакомству это было бы возможно; но сами согласитесь, что лиц, так высоко поставленных, беспокоить о каком-нибудь определении в училище ребенка — совестно и неделикатно; а потому вот вам письмо к лицу, гораздо низшему, но, пожалуй, не менее сильному… Он друг нашего дома, и вы ему прямо можете сказать, что Александра-де Григорьевна непременно велела вам это сделать!
Чем заслужил я это, — произнес князь, с некоторым беспокойством осматриваясь кругом, — во всяком случае вы позволите мне, —
продолжал он, вынимая большую пачку из кармана, — вы позволите мне оставить у вас это доказательство моего к вам участия и в особенности участия
графа N, побудившего меня своим советом.