Неточные совпадения
Записка, бывшая
в руке Талечки, очутилась у Андрея Павловича. Это случилось так неожиданно для нее, что вся кровь бросилась ей
в голову и даже слезы навернулись на ее глазах. Последние так умоляюще посмотрели на Кудрина,
в них было столько красноречивой мольбы, что он ответил
в конец сконфуженной девушке добродушной улыбкой и взглядом, которым очень выразительно повел
в сторону Зарудина.
От мнения Петр Валерианович перешел к делу:
в обширной
записке он изложил свой взгляд по этому предмету, критически отнесся к этому нововведению, пророча ему
в будущем полную несостоятельность и,
в конце концов, совершенную его отмену.
— Половина десятого, — возгласил он тихим голосом и, сложив принесенное платье в углу на стуле, поднес на тарелке записку, маленькую бумажку, незапечатанную, с двумя строчками карандашом. Пробежав эти строки, Николай Всеволодович тоже взял со стола карандаш, черкнул
в конце записки два слова и положил обратно на тарелку.
Неточные совпадения
К счастию, эта
записка уцелела вполне [Она печатается дословно
в конце настоящей книги,
в числе оправдательных документов.
Еще более призадумался Обломов, когда замелькали у него
в глазах пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться
в делах, писать тетради
в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли
записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем не останавливались: не успеют спустить с рук одно дело, как уж опять с яростью хватаются за другое, как будто
в нем вся сила и есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье — и
конца этому никогда нет!
В конце 1843 года я печатал мои статьи о «Дилетантизме
в науке»; успех их был для Грановского источником детской радости. Он ездил с «Отечественными
записками» из дому
в дом, сам читал вслух, комментировал и серьезно сердился, если они кому не нравились. Вслед за тем пришлось и мне видеть успех Грановского, да и не такой. Я говорю о его первом публичном курсе средневековой истории Франции и Англии.
Прошло несколько минут, прошло полчаса; Лаврецкий все стоял, стискивая роковую
записку в руке и бессмысленно глядя на пол; сквозь какой-то темный вихрь мерещились ему бледные лица; мучительно замирало сердце; ему казалось, что он падал, падал, падал… и
конца не было.
В конце второй недели после переезда к Нечаям доктор, рывшийся каждый день
в своих книгах и
записках, сшил из бумаги большую тетрадь и стал писать психиатрическую диссертацию.