Агния Павловна, спавшая и видевшая своего сына блестящим гвардейцем, была на седьмом небе от этого подарка, но
боялась сказать о нем сыну, опасаясь, что тот откажется от щедрой подачки за его чистую любовь.
Неточные совпадения
— И вечно ты, мать, с экивоками и разными придворными штуками, — с раздражением в голосе отвечал он. — Знаешь ведь, что не люблю я этого, не первый год живем. «Отвадить по-деликатному или матери
сказать», — передразнил он жену. — Ни то, ни другое, потому что все это будет иметь вид, что мы
боимся, как бы дочернего жениха из рук не выпустить, ловлей его пахнет, а это куда не хорошо… Так-то, мать, ты это и сообрази… Катя-то у нас?
— Жить ли мне здесь или сбежать тайком, так как волею граф не выпустит, сегодня еще
сказал мне, что не расстанется со мной до смерти,
боюсь, и коли сбегу я, на дне морском сыщет, власти-то ему не занимать стать.
Что могла
сказать ей в утешение ее мать? Она только тихо плакала. Наталья Федоровна не проронила ни одной слезинки. Дарья Алексеевна выразила молчаливое согласие на решение своей дочери, она
боялась графа, но не хотела этого высказать.
— Не
бойся, —
сказала она ему, — тебе ничего не будет.
— Да не
бойтесь, спрашивали об вас, кричали отцу Лавру: «Не подписался ли капитан, мы его сейчас разорвем», но он
сказал, что твоего благородия фамилии подписано не было, но кроме вас — все виноваты…
— Хорошо, хорошо, поскорей, пожалуйста, — отвечал Левин, с трудом удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно на его лице. «Да, — думал он, — вот это жизнь, вот это счастье! Вместе, сказала она, давайте кататься вместе. Сказать ей теперь? Но ведь я оттого и
боюсь сказать, что теперь я счастлив, счастлив хоть надеждой… А тогда?… Но надо же! надо, надо! Прочь слабость!»
—
Боюсь сказать, что поверил. Но я всегда был убежден, что некоторое высшее чувство всегда спасет его в роковую минуту, как и спасло в самом деле, потому что не он убил отца моего, — твердо закончил Алеша громким голосом и на всю залу. Прокурор вздрогнул, как боевой конь, заслышавший трубный сигнал.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Правда твоя, Адам Адамыч; да что ты станешь делать? Ребенок, не выучась, поезжай-ка в тот же Петербург;
скажут, дурак. Умниц-то ныне завелось много. Их-то я
боюсь.
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться.
Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего
бояться?
Он
сказал это, но теперь, обдумывая, он видел ясно, что лучше было бы обойтись без этого; и вместе с тем, говоря это себе,
боялся — не дурно ли это?
— Я
боюсь, что она сама не понимает своего положения. Она не судья, — оправляясь говорил Степан Аркадьич. — Она подавлена, именно подавлена твоим великодушием. Если она прочтет это письмо, она не в силах будет ничего
сказать, она только ниже опустит голову.
— Мне гораздо уж лучше, —
сказал он. — Вот с вами я бы давно выздоровел. Как хорошо! — Он взял ее руку и потянул ее к своим губам, но, как бы
боясь, что это ей неприятно будет, раздумал, выпустил и только погладил ее. Кити взяла эту руку обеими руками и пожала ее.