Неточные совпадения
— Андрей, милый, опять… Ну, будет, будет.
Не плачь. Все пройдет, все забудется.. —
говорит она тем тоном, каким мать утешает ребенка, набившего себе на лбу шишку. И хотя моя шишка пройдет только
с жизнью, которая — я чувствую — понемногу уходит из моего тела, я все-таки успокаиваюсь.
Я бился
с своей Анной Ивановной три или четыре дня и, наконец, оставил ее в покое. Другой натурщицы
не было, и я решился сделать то, чего во всяком случае делать
не следовало: писать лицо без натуры, из головы, «от себя», как
говорят художники. Я решился на это потому, что видел в голове свою героиню так ясно, как будто бы я видел ее перед собой живою. Но когда началась работа, кисти полетели в угол. Вместо живого лица у меня вышла какая-то схема. Идее недоставало плоти и крови.
— Огорчены, так
не буду. Но, право,
с вами смех и горе.
Не я ли вам
говорил: бросьте этот сюжет!
Он
говорил быстро и
с новым, неизвестным еще для меня в его устах, оттенком нежности. Как
не похож был его настоящий тон на тот, которым он
говорил с Надеждой Николаевной в тот вечер, когда мы
с Гельфрейхом столкнулись
с ними обоими!
—
Не нужно, Сергей Васильевич, благодарю вас, — ответила Надежда Николаевна, — я дойду и одна. Провожатых мне
не нужно, а…
с вами, — тихо договорила она, — мне
говорить не о чем.
Необходимо оставить свой прежний образ действий. Я ошибся в Лопатине: я думал, судя по его мягкости, что
с ним можно
говорить повелительным тоном; нужно сказать, что прежние наши отношения до некоторой степени оправдывали такое мнение. Необходимо,
не трогая его, действовать на эту женщину. Было время, когда она, казалось мне, была несколько заинтересована мною. Я думаю, что, если я приложу хоть немного старания, я разлучу их. Быть может, я разбужу в ней старое чувство, и она пойдет за мною.
Я пойду к ней и
поговорю с нею. Я соберу все свои силы и буду
говорить спокойно. Пусть она выбирает между мною и им. Я скажу только правду, скажу, что ей нельзя рассчитывать на этого впечатлительного человека, который сегодня думает о ней, а завтра его поглотит что-нибудь другое, и она будет забыта. Иду! Так или иначе, а это нужно кончить. Я слишком измучен и больше
не могу…
Она улыбалась, и плакала, и целовала мои руки, и прижималась ко мне. И в ту минуту во всем мире
не было ничего, кроме нас двоих. Она
говорила что-то о своем счастии и о том, что она полюбила меня
с первых же дней нашего знакомства и убегала от меня, испугавшись этой любви; что она
не стоит меня, что ей страшно связать мою судьбу со своей; и снова обнимала меня и снова плакала счастливыми слезами. Наконец она опомнилась.
— Что же было
говорить? Я молчала. Я сказала только, что
не люблю его. И когда он спросил —
не потому ли, что люблю вас, я сказала ему правду… Тогда
с ним случилось что-то такое страшное, что я
не могу понять. Он кинулся на меня, обнял меня, прошептал мне: «прощай, прощай!» — и пошел к двери. Никогда я
не видела такого ужасного лица. Я упала на стул почти без сил. У двери он обернулся и странно так засмеялся и
говорит: «Впрочем, я еще увижусь
с тобой и
с ним». И лицо его было так ужасно…
Я вскочил на ноги и стал против него. И мы стояли так долго, меряя друг друга глазами. Он был действительно способен навести ужас. Бледный,
с красными, воспаленными глазами,
с ненавистью устремленными на меня, он ничего
не говорил; его тонкие губы только шептали что-то, дрожа. Мне вдруг стало жаль его.
Но прошла неделя, другая, третья, и в обществе не было заметно никакого впечатления; друзья его, специалисты и ученые, иногда, очевидно из учтивости, заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь книгой ученого содержания, вовсе
не говорили с ним о ней. И в обществе, в особенности теперь занятом другим, было совершенное равнодушие. В литературе тоже в продолжение месяца не было ни слова о книге.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я
не шутя вам
говорю… Я могу от любви свихнуть
с ума.
Осип.
Говорит: «Этак всякий приедет, обживется, задолжается, после и выгнать нельзя. Я,
говорит, шутить
не буду, я прямо
с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму».
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись
с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Городничий (
с неудовольствием).А,
не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд
с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его
не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам
не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда
не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе
с Марьей Антоновной и
говорит за сценою.)Этакое вдруг вообразится! червонная дама! Бог знает что такое!