В чем моя неугасающая боль? В том, что я не получила окраски своей среды, в том, что внешне я, может быть, и подхожу, но не дальше, и не могу я срастись с ними, н-е м-о-г-у. Хочу, сильно хочу, и не могу. И я хожу иногда к парикмахеру, только это меня оскорбляет, иногда просто хочется разразиться безудержным смехом: «Ах, если я по этому вопросу думаю не
так, как нужно комсомолке, так ведите скорее к парикмахеру, и я начну думать по-другому».
Неточные совпадения
— Мы
так нигде не сможем разговаривать,
как у меня. А нам с тобою о многом еще
нужно поговорить. Я чувствую, что у нас могут установиться великолепные товарищеские отношения. Ты мне очень интересна.
(Из красного дневничка.) — Думала, что смогу говорить с ним задушевно. Но
как только увидала,
такое горячее волнение охватило,
так жадно и горестно потянуло к нему,
так захотелось взять его милые руки и прижать к горящим щекам… Не
нужно было нам встречаться.
Чтоб оставаться с тем взглядом на жизнь,
какой у меня есть,
нужно быть почти сверхчеловеком, а я только — глупая комсомолка, напрасно ждавшая от людей ответов не
таких,
какие можно купить за пять копеек в любом книжном киоске.
— Юрка, друг! Нам с тобой на гражданских фронтах
нужно бы сражаться, вот там мы с тобой показали бы, что за штука
такая ленинский комсомол. Тогда винтовкой комсомол работал, а не языком трепал. Вот скажи мне сейчас Ленин али там
какой другой наш вождь: «Товарищ Спиридон Кочерыгин! Видишь — сто белогвардейцев с пулеметами? Пойдешь на них один?» Пошел бы! И всю бы эту нечисть расколошматил. И получил бы боевой орден Красного Знамени. Мы с тобой, Юра, категорические герои!
— Дурак
какой! Я вовсе этого не говорю. А говорю: самый великолепный герой может оказаться
таким. А для нас выше храбреца и нет никого, его мы больше всех уважаем. Пора с этим кончить. И другие есть, которых
нужно гораздо больше уважать.
— Ой,
как у нас плохо с девчатами! Робкие
какие, — мнутся, молчат. Большую
нужно работу развернуть. И не с докладами. Доклады что, — скука! Всего больше пользы дают вопросы и прения. А они боятся. Ты больно скоро перестала их тянуть,
нужно было подольше приставать, пока не раскачаются. Знаешь, что? Давай
так будем делать. Я нарочно стану задавать разные вопросы,
как будто сама не понимаю. Один задам, другой, третий. И буду стараться втягивать девчат.
— Ну, сейчас гудок. Бежать на работу. Вот что, Юрка. В штабе нашей легкой кавалерии я предложила
такую штуку:
нужно повести решительную борьбу с прогульщиками. Прогулы дошли до четырнадцати процентов. Ты понимаешь,
как от этого падает производительность. И вот что мы надумали… С понедельника мы работаем в ночной смене, ты — тоже?
— Этого оставить
так нельзя.
Нужно, понимаешь, вокруг этого дела чтобы забурлило общественное мнение. Чтоб широкие массы заинтересовались.
Какое наглое рвачество! И комсомолец еще! Я поговорю в партийной ячейке. Думаю, — нельзя ли устроить над ним общественный суд, товарищеский, чтобы закрутить это дело в самой гуще рабочих масс.
— Ну,
так как же… Валентин Эльский? (Каждый раз весь зал начинал смеяться.) Дело-то твое, Валентин, выходит неважное.
Нужно будет тебе подумать над своею жизнью. Видал, сейчас на этом же твоем месте сидел парень, —
как, хорош? Оба вы не хотите думать о социалистическом строительстве и о пятилетке. Раньше был старый капитал, при котором один хозяин сидел в кабинете и над всем командовал…
— Все деревня! — сурово отозвался Ведерников. — Сейчас ругался с ребятами в курилке. Вы для деревни забываете завод, для вас ваше хозяйство дороже завода. А они: «Ну да! А то
как же! Самое страдное время, мы рожь косили. Пусть штрафуют». — «Дело не в штрафе, а это заводу вредит, понимаете вы это дело?» — «Э! — говорят, — на
каком месте стоял, на том и будет стоять». Во-от! Что это за рабочие? Это чужаки, только оделись в рабочие блузы. Гнать
нужно таких с завода.
В службе у него нет особенного постоянного занятия, потому что никак не могли заметить сослуживцы и начальники, что он делает хуже, что лучше, так, чтоб можно было определить, к чему он именно способен. Если дадут сделать и то и другое, он так сделает, что начальник всегда затрудняется, как отозваться о его труде; посмотрит, посмотрит, почитает, почитает, да и скажет только: «Оставьте, я после посмотрю… да, оно почти
так, как нужно».
Он видел, что заронил в нее сомнения, что эти сомнения — гамлетовские. Он читал их у ней в сердце: «В самом ли деле я живу
так, как нужно? Не жертвую ли я чем-нибудь живым, человеческим, этой мертвой гордости моего рода и круга, этим приличиям? Ведь надо сознаться, что мне иногда бывает скучно с тетками, с папа и с Catherine… Один только cousin Райский…»
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате
такое было амбре, чтоб нельзя было войти и
нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
А вот вам, Лука Лукич,
так,
как смотрителю учебных заведений,
нужно позаботиться особенно насчет учителей.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он
такое и в
какой мере
нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно, что мне
нужно есть. Деньги сами собою… Он думает, что,
как ему, мужику, ничего, если не поесть день,
так и другим тоже. Вот новости!
Анна Андреевна. Тебе все
такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь
нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь
такое словцо,
какого в хорошем обществе никогда не услышишь.