Наконец, все как будто уладилось. Мы устраивались в своей фанзе, распаковывали вещи. Вдруг на
нашем дворе появилась Зинаида Аркадьевна с унтер-офицером, начальником караула. Она суетливо ходила по двору и все осматривала.
У нас все было готово, лошади стояли в хомутах. Через четверть часа мы выехали. Поспешно подошла рота солдат и залегла за глиняные ограды
наших дворов. Из соседней деревни показались медленно отступавшие стрелки. Над ними зарождались круглые комочки дыма; с завивающимся треском рвались в воздухе шрапнели; казалось, стрелков гонит перед собою злобная стая каких-то невиданных воздушных существ.
Неточные совпадения
Наша деревня с каждым днем разрушалась. Фанзы стояли без дверей и оконных рам, со многих уже сняты были крыши; глиняные стены поднимались среди опустошенных
дворов, усеянных осколками битой посуды. Китайцев в деревне уже не было. Собаки уходили со
дворов, где жили теперь чужие люди, и — голодные, одичалые — большими стаями бегали по полям.
Так… дело начинало выясняться. Мы обошли всю деревню. После долгих поисков помощник смотрителя нашел на одном
дворе, рядом с султановскими фанзами, две убогих, тесных и грязных лачуги. Больше поместиться было негде. Солдаты располагались биваком на огородах,
наши денщики чистили и выметали лачуги, заклеивали бумагою прорванные окна.
Переехали мы в Ченгоузу Западную. В деревне шел обычный грабеж китайцев. Здесь же стояли два артиллерийских парка. Между госпиталем и парками происходили своеобразные столкновения. Артиллеристы снимают с фанзы крышу; на
дворе из груд соломы торчат бревна переметов. Является
наш главный врач или смотритель.
В
нашем госпитале лежал один раненый офицер из соседнего корпуса. Офицер был знатный, с большими связями. Его приехал проведать его корпусный командир. Старый, старый старик, — как говорили, с громадным влиянием при
дворе.
Однажды поздно вечером, когда мы уже ложились спать, по дороге, а затем на
дворе нашей фанзы раздался частый, дробный топот скачущей лошади. Вошел чужой, бледный солдат и подал смотрителю записку. Она была от смотрителя соседнего госпиталя.
Своих штыков у нас было восемьдесят пять, считая денщиков и кашеваров. Сорок солдат оцепили со всех сторон
наш хутор, остальным приказано было спать одетыми, с заряженными винтовками под рукою. На
дворе было темно, как в погребе. Мы и фельдшера осматривали свои револьверы…
Пришел я домой, рассказал
нашим. Никого из нижних чинов в фанзе не было. Но уж через пять минут по всем
дворам, по всем фанзам, везде оживленно разговаривали солдаты, слышались радостные расспросы, смех. И везде звучало...
Настал сочельник. По-прежнему в эшелоне шло пьянство. На станции солдаты избивали начальников станций и машинистов, сами переговаривались по телефону об очистке пути, требовали жезла и, если не получали, заставляли машиниста ехать без жезла. Мы жестоко мерзли в
нашем пульмановском вагоне. Накануне ночью, когда на
дворе было 38° морозу, мальчик-истопник заснул, трубы водяного отопления замерзли и полопались. Другого вагона мы нигде не могли получить.
Мы, разумеется, не сидели с ним на одном месте, лета брали свое, мы хохотали и дурачились, дразнили Зонненберга и стреляли на
нашем дворе из лука; но основа всего была очень далека от пустого товарищества; нас связывала, сверх равенства лет, сверх нашего «химического» сродства, наша общая религия.
По безрассудному намерению пробраться полоями к летней кухне, которая соединялась высокими мостками с высоким берегом
нашего двора, все угадали, что они были пьяны.
Неточные совпадения
— Трудиться для Бога, трудами, постом спасать душу, — с гадливым презрением сказала графиня Лидия Ивановна, — это дикие понятия
наших монахов… Тогда как это нигде не сказано. Это гораздо проще и легче, — прибавила она, глядя на Облонского с тою самою ободряющею улыбкой, с которою она при
Дворе ободряла молодых, смущенных новою обстановкой фрейлин.
«Будет потеха!» — подумал я, кинулся в конюшню, взнуздал лошадей
наших и вывел их на задний
двор.
Наша публика похожа на провинциала, который, подслушав разговор двух дипломатов, принадлежащих к враждебным
дворам, остался бы уверен, что каждый из них обманывает свое правительство в пользу взаимной, нежнейшей дружбы.
Но
наше северное лето, // Карикатура южных зим, // Мелькнет и нет: известно это, // Хоть мы признаться не хотим. // Уж небо осенью дышало, // Уж реже солнышко блистало, // Короче становился день, // Лесов таинственная сень // С печальным шумом обнажалась, // Ложился на поля туман, // Гусей крикливых караван // Тянулся к югу: приближалась // Довольно скучная пора; // Стоял ноябрь уж у
двора.
Нашел он полон
двор услуги; // К покойнику со всех сторон // Съезжались недруги и други, // Охотники до похорон. // Покойника похоронили. // Попы и гости ели, пили // И после важно разошлись, // Как будто делом занялись. // Вот
наш Онегин — сельский житель, // Заводов, вод, лесов, земель // Хозяин полный, а досель // Порядка враг и расточитель, // И очень рад, что прежний путь // Переменил на что-нибудь.