Неточные совпадения
У нас в
вагоне шла своя однообразная и размеренная жизнь. Мы, четверо «младших» врачей, ехали в двух соседних
купе: старший ординатор Гречихин, младшие ординаторы Селюков, Шанцер и я. Люди все были славные, мы хорошо сошлись. Читали, спорили, играли в шахматы.
Однажды вечером в наш поезд вошел подполковник пограничной стражи и попросил разрешения проехать в нашем
вагоне несколько перегонов. Разумеется, разрешили. В узком
купе с поднятыми верхними сиденьями, за маленьким столиком, играли в винт. Кругом стояли и смотрели.
В узком коридорчике
вагона теснились, сталкивались, ругались. Около меня немного приотворилась запертая дверь
купе. Я быстро сунул ногу в отверстие и протиснулся в
купе. В нем были Шанцер и четыре незнакомых офицера.
Голоса повышались. И по всему
вагону, во всех
купе и в коридорчике кричали, препирались и ругались. В наше
купе ломились новые пассажиры.
— Я тебя спрашиваю, как тут очутилась эта эфиопская харя?! Мы их в толпе не видели, когда у
вагонов стояли… С той стороны их впустил, на чаек получил?.. Мы здесь кровь проливали, нам нету места, а они кэк-уок танцевали, им нашлось отдельное
купе?!
— Господа, вот стоит эшелон! Прекрасный пульмановский
вагон второго класса, и в нем всего три офицера, а остальные
купе заняты солдатами. Начальник эшелона, нам сказали, обедает здесь в зале.
В
купе вагона, кроме Самгина, сидели еще двое: гладенький старичок в поддевке, с большой серебряной медалью на шее, с розовым личиком, спрятанным в седой бороде, а рядом с ним угрюмый усатый человек с большим животом, лежавшим на коленях у него.
Снится ей отдельное
купе вагона… Поезд мчится… вагон мерно покачивается, он смотрит на нее прежним, ласковым взором, говорит ей о вечной любви, о взаимном труде… Ей холодно… Она просит его поскорей закрыть окно, откуда дует холодный ветер.
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером, в
купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких волос.
Неточные совпадения
— Эй, барин, ходи веселей! — крикнули за его спиной. Не оглядываясь, Самгин почти побежал. На разъезде было очень шумно, однако казалось, что железный шум торопится исчезнуть в холодной, всепоглощающей тишине. В коридоре
вагона стояли обер-кондуктор и жандарм, дверь в
купе заткнул собою поручик Трифонов.
Было странно слышать, что голос звучит как будто не сердито, а презрительно. В
вагоне щелкали язычки замков, кто-то постучал в дверь
купе.
Поглаживая ногу, Крэйтон замолчал, и тогда в
вагоне стало подозрительно тихо. Самгин выглянул из-под руки жандарма в коридор: двери всех
купе были закрыты, лишь из одной высунулась воинственная, ершистая голова с седыми усами; неприязненно взглянув на Самгина, голова исчезла.
Нас ехало в
купе всего четыре человека, по одному в каждом углу. Может быть, это были всё соотечественники, но знакомиться нам не приходилось, потому что наступала ночь, а утром в Кёльне предстояло опять менять
вагоны. Часа с полтора шла обычная дорожная возня, причем мой vis-Ю-vis [сидевший напротив спутник] не утерпел-таки сказать: «а у нас-то что делается — чудеса!» — фразу, как будто сделавшуюся форменным приветствием при встрече русских в последнее время. И затем все окунулось в безмолвие.
Мы заняли ползала у буфета, смешались с офицерами, пили донское; Далматов угостил настоящим шампанским, и, наконец, толпой двинулись к платформе после второго звонка. Вдруг шум, толкотня, и к нашему
вагону 2-го класса — я и начальник эшелона прапорщик Прутников занимали
купе в этом
вагоне, единственном среди товарного состава поезда, — и в толпу врывается, хромая, Андреев-Бурлак с двухаршинным балыком под мышкой и корзинкой вина.