Неточные совпадения
В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко стоял на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на бой за родину молодому воину, из которого вышел вождь
народа итальянского;
в то время, как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал —
в то время, когда он поверял нам свой
тайный ужас перед будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б ни стало,
от неловкого гостя и, несмотря на то, что
в заговоре участвовали люди, состарившиеся
в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги
в каверзах и лицемерии, они сыграли свою игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего на свое честное слово смородинную ваксу за Old Port.
Эти разговоры под плачущий плеск воды, шлепанье мокрых тряпок, на дне оврага,
в грязной щели, которую даже зимний снег не мог прикрыть своим чистым покровом, эти бесстыдные, злые беседы о
тайном, о том, откуда все племена и
народы, вызывали у меня пугливое отвращение, отталкивая мысль и чувство
в сторону
от «романов», назойливо окружавших меня; с понятием о «романе» у меня прочно связалось представление о грязной, распутной истории.
Дача, куда меня звала Дося, была
в лесу, направо
от московского шоссе, недалеко
от бывшей дачки Урмановых. Дача была большая, но
в ней зимой жили только два студента, занимавшие две комнаты. Она была
в стороне и представляла то удобство, что
в случае надобности жильцы открывали другие комнаты, и тогда помещалось сколько угодно
народу. Там часто происходили наши
тайные собрания.
И таких предписаний, — исходящих как бы
от самой природы и
от знающего
тайны ее знахаря, строгих и точных, совершенно напоминающих по форме своей нормы любого права и, однако, столь отличных
от них по существу, — так много записано и рассеяно
в устном предании, что приходится считаться с этим древним и вечно юным правом, отводить ему почетное место, помнить, что забывать и изгонять народную обрядность — значит навсегда отказаться понять и узнать
народ.
— Не узнает?.. Как же?.. Разве такие дела остаются
в тайне? — сказал Семен Петрович. — Рано ли, поздно ли — беспременно
в огласку войдет… Несть
тайны, яже не открыется!.. Узнал же вот я, по времени также и другие узнают. Оглянуться не успеешь, как ваше дело до Патапа дойдет. Только доброе молчится, а худое лукавый молвой по
народу несет… А нешто сама Прасковья станет молчать, как ты
от нее откинешься?.. А?.. Не покается разве отцу с матерью? Тогда, брат, еще хуже будет…