Неточные совпадения
Я старался смотреть на нее глазами
врача, но я не
мог не видеть, что у нее красивые плечи и грудь, я не
мог не видеть, что и товарищи мои что-то уж слишком интересуются предсистолическим шумом, — и мне
было стыдно этого.
В книгах не
было указания на возможность подобного «осложнения» при тифе; но разве книги
могут предвидеть все мелочи? Я
был в отчаянии: я так глуп и несообразителен, что не гожусь во
врачи; я только способен действовать по-фельдшерски, по готовому шаблону. Теперь мне смешно вспомнить об этом отчаянии: студентам очень много твердят о необходимости индивидуализировать каждый случай, но умение индивидуализировать достигается только опытом.
Как же в данном случае следует поступать? Ведь я не решил вопроса, — я просто убежал от него. Лично я
мог это сделать, но что
было бы, если бы так поступали все? Один старый
врач, заведующий хирургическим отделением N-ской больницы, рассказывал мне о тех терзаниях, которые ему приходится переживать, когда он дает оперировать молодому
врачу: «Нельзя не дать, — нужно же и им учиться, но как
могу я смотреть спокойно, когда он, того и гляди, заедет ножом черт знает куда?!»
Но нужно ли приводить еще ссылки в доказательство истины, что, не имея опыта, нельзя стать опытным оператором? Где же тут выход? С точки зрения
врача, можно еще примириться с этим: «все равно, ничего не поделаешь». Но когда я воображаю себя пациентом, ложащимся под нож хирурга, делающего свою первую операцию, — я не
могу удовлетвориться таким решением, я сознаю, что должен
быть другой выход во что бы то ни стало.
Применяя новое средство,
врач может заранее лишь с большею или меньшею вероятностью предвидеть, как это средство
будет действовать;
может быть, оно окажется полезным; но если оно и ничего не принесет, кроме вреда, то все же дивиться
будет нечему: игра идет втемную, и нужно
быть готовым на все неожиданности.
Может быть, от всего этого урагана для нас останется много ценных средств, но ужас берет, когда подумаешь, какою ценою это
будет куплено, и жутко становится за больных, которые, как бабочки на огонь, неудержимо, часто вопреки убеждению
врачей, стремятся навстречу этому урагану.
Страницы этой газеты так и пестрят заметками редакции в таком роде: «Опять непозволительные опыты!», «Мы решительно не понимаем, как
врачи могут позволять себе подобные опыты!», «Не ждать же, в самом деле, чтобы прокуроры взяли на себя труд разъяснить, где кончаются опыты позволительные и начинаются уже преступные!», «Не пора ли
врачам сообща восстать против подобных опытов, как бы поучительны сами по себе они ни
были?»
Будь на моем месте настоящий
врач, он
мог бы поставить правильный диагноз: его совершенно особенная творческая наблюдательность уцепилась бы за массу неуловимых признаков, которые ускользнули от меня, бессознательным вдохновением он возместил бы отсутствие ясных симптомов и почуял бы то, чего не в силах познать.
Но таким настоящим
врачом может быть только талант, как только талант
может быть настоящим поэтом, художником или музыкантом.
Это значит, что
врачи не нужны, а их наука никуда не годится? Но ведь
есть многое другое, что науке уже понятно и доступно, во многом
врач может оказать существенную помощь. Во многом он и бессилен, но в чем именно он бессилен,
может определить только сам
врач, а не больной; даже и в этих случаях
врач незаменим, хотя бы по одному тому, что он понимает всю сложность происходящего перед ним болезненного процесса, а больной и его окружающие не понимают.
Есть болезни затяжные, против которых мы не имеем действительных средств, — напр., коклюш;
врач, которого в первый раз пригласят в семью для лечения коклюша,
может быть уверен, что в эту семью его никогда уж больше не позовут: нужно громадное, испытанное доверие к
врачу или полное понимание дела, чтобы примириться с ролью
врача в этом случае — следить за гигиеничностью обстановки и принимать меры против появляющихся осложнений.
Все яснее и неопровержимее для меня становилось одно: медицина не
может делать ничего иного, как только указывать на те условия, при которых единственно возможно здоровье и излечение людей; но
врач, — если он
врач, а не чиновник врачебного дела, — должен прежде всего бороться за устранение тех условий, которые делают его деятельность бессмысленною и бесплодною; он должен
быть общественным деятелем в самом широком смысле слова, он должен не только указывать, он должен бороться и искать путей, как провести свои указания в жизнь.
Тяжелые больные особенно поучительны для
врача; раньше я не понимал, как
могут товарищи мои по больнице всего охотнее брать себе палаты с «интересными» труднобольными, я, напротив, всячески старался отделываться от таких больных; мне
было тяжело смотреть на эти иссохшие тела с отслаивающимся мясом и загнивающею кровью, тяжело
было встречаться с обращенными на тебя надеющимися взглядами, когда так ничтожно мало
можешь помочь.
Суд отказал истцу в иске и приговорил его уплатить
врачу шестьсот франков за лечение, так как
врач при лечении употреблял способ, выработанный наукою, и поэтому не
может быть ответствен за неудачу лечения.
Лионский суд нашел, что обвиняемый
врач «употреблял способ, выработанный наукою, и поэтому не
может быть ответствен за неудачу лечения».
Поведение коммерсанта поразило меня и заставило сильно задуматься; оно
было безобразно и бессмысленно, а между тем в основе его лежал именно тот возвышенный взгляд на
врача, который целиком разделял и я. По мнению коммерсанта,
врач должен стыдиться — чего? Что ему нужно
есть и одеваться и что он требует вознаграждения за свой труд!
Врач может весь свой труд отдавать обществу даром, но кто же сами-то эти бескорыстные и самоотверженные люди, которые считают себя вправе требовать этого от
врача?
Если бы люди всех профессий — адвокаты, чиновники, фабриканты, помещики, торговцы — делали для несостоятельных людей столько же, сколько в пределах своей профессии делают
врачи, то самый вопрос о бедных до некоторой степени потерял бы свою остроту. Но
суть в том, что
врачи должны
быть бескорыстными, а остальные… остальные
могут довольствоваться тем, чтоб требовать этого бескорыстия от
врачей.
Поступок доктора Проценко
был возмутителен, — об этом не
может быть и спору; но ведь интересна и психология публики, горячо поаплодировавшей обвинительному приговору — и спокойно разошедшейся после этого по домам; расходясь, она говорила о жестокосердном корыстолюбии
врачей, но ей и в голову не пришло хоть грошом помочь тому бедняку, из-за которого
был осужден д-р Проценко. Я представляю себе, что этот бедняк умел логически и последовательно мыслить. Он подходит к первому из публики и говорит...
Пока я рыскал по городу в поисках за
врачом, больной умер; а
мог бы
быть спасен.