Неточные совпадения
Но ведь и тот больной с pemphigus’ом, которого я на днях видел
в клинике, полгода назад тоже был совершенно здоров и не
ждал беды.
Я поселился
в небольшом губернском городе средней России. Приехал я туда
в исключительно благоприятный момент: незадолго перед тем умер живший на окраине города врач, имевший довольно большую практику. Я нанял квартиру
в той же местности, вывесил на дверях дощечку: «доктор такой-то», и стал
ждать больных.
Я
ждал их — и
в то же время больше всего боялся именно того, чтобы они не явились.
Хорошо, если у больного окажется такая болезнь, при которой можно будет
ждать: тогда я пропишу что-нибудь безразличное и потом справлюсь дома, что
в данном случае следует делать.
По предложению своего патрона Бокгарт привил чистую культуру гонококка одному больному, страдавшему прогрессивным параличом и находившемуся
в последней стадии болезни; у него уже несколько месяцев назад исчезла чувствительность, пролежни увеличивались с каждым днем, и
в скором времени можно было
ждать смертельного исхода.
Страницы этой газеты так и пестрят заметками редакции
в таком роде: «Опять непозволительные опыты!», «Мы решительно не понимаем, как врачи могут позволять себе подобные опыты!», «Не
ждать же,
в самом деле, чтобы прокуроры взяли на себя труд разъяснить, где кончаются опыты позволительные и начинаются уже преступные!», «Не пора ли врачам сообща восстать против подобных опытов, как бы поучительны сами по себе они ни были?»
Высшая доза морфия — три сантиграмма; взрослой, совсем не слабой больной впрыснули под кожу пять миллиграммов морфия, — и она умерла; для объяснения таких фактов
в медицине существует специальное слово «идиосинкразия», но это слово не дает мне никаких указаний на то, когда я должен
ждать чего-либо подобного…
«Когда физиология, — говорит Клод Бернар, — даст все, чего мы вправе от нее
ждать, то она превратится
в медицину, ставшую теоретическою наукою; и из этой теории будут выводиться, как и
в других науках, необходимые применения, т. е. прикладная, практическая медицина».
Почему вообще я имел такое смутное и превратное представление о том, что
ждет меня
в будущем?..
Если
в искусстве
в данный момент нет Толстого или Бетховена, то можно обойтись и без них; но больные люди не могут
ждать, и для того, чтобы всех их удовлетворить, нужны десятки тысяч медицинских Толстых и Бетховенов.
Профессор говорил еще долго, но я его уже не слушал. Сообщение его как бы столкнуло меня с неба, на которое меня вознесли мои тогдашние восторги перед успехами медицины. Я думал: «Наш профессор — европейски известный специалист, всеми признанный талант, тем не менее даже и он не гарантирован от таких страшных ошибок. Что же
ждет в будущем меня, ординарнейшего, ничем не выдающегося человека?»
И
в первый раз это будущее глянуло на меня зловеще и мрачно. Некоторое время я ходил совершенно растерянный, подавленный громадностью той ответственности, которая
ждала меня
в будущем. И везде я теперь находил свидетельства того, как во всех отношениях велика эта ответственность. Случайно мне попался номер «Новостей терапии», и
в нем я прочел следующее...
Вскоре мое мрачное настроение понемногу рассеялось: пока я был
в университете, мне самому ни
в чем не приходилось нести ответственности. Но когда я врачом приступил к практике, когда я на деле увидел все несовершенство нашей науки, я почувствовал себя
в положении проводника, которому нужно ночью вести людей по скользкому и обрывистому краю пропасти: они верят мне и даже не подозревают, что идут над пропастью, а я каждую минуту
жду, что вот-вот кто-нибудь из них рухнет вниз.
Да, уж пощады
в подобных случаях не
жди ни от кого!
Меня пригласили к больному ребенку; он лихорадил, никаких определенных жалоб и симптомов не было, приходилось
подождать выяснения болезни. Я не хотел прописать «ut aliquid fiat», я сказал матери, что следует принять такие-то гигиенические меры, а лекарств пока не нужно. У ребенка развилось воспаление мозговых оболочек, он умер. И мать стала горько клясть меня
в его смерти, потому что я не поспешил вовремя «перервать» его болезнь.
Этому я могу помочь, этому нет; а все они идут ко мне, все одинаково хотят быть здоровыми, и все одинаково вправе
ждать от меня спасения. И так становятся понятными те вопли отчаянной тоски и падения веры
в свое дело, которыми полны интимные письма сильнейших представителей науки. И чем кто из них сильнее, тем ярче осужден чувствовать свое бессилие.
И это тем более необходимо, что время не
ждет и жизнь быстро влечет человечество
в какую-то зловещую бездну.
Чего нет сегодня, будет завтра; наука хранит
в себе много непроявленной и ею же самою еще не познанной силы; и мы вправе
ждать, что наука будущего найдет еще не один способ, которым она сумеет достигать того же, что
в природе достигается естественным отбором, — но достигать путем полного согласования интересов неделимого и вида.
И бог весть, что еще
ждет нас
в будущем, какие дары и удобства готовит нам растущая культура!
Этот случай
в первый раз дал мне понять, что если от тебя
ждут спасения близкого человека и ты этого не сделал, то не будет тебе прощения, как бы ты ни хотел и как бы ни старался спасти его.
Как видно из самого же описания г-на Белякова, случай был очень тяжелый, и такого конца можно было
ждать каждую минуту; но г. Беляков, ничего не понимая
в деле, утверждает, что оператор просто-напросто «зарезал» его сына [По жалобе отца тело ребенка было вырыто из могилы и вскрыто
в присутствии следователя и четырех экспертов; оказалось, что ребенок умер от задушения дифтеритными пленками, а операция была произведена безукоризненно.].
Да, не нужно ничего принимать к сердцу, нужно стоять выше страданий, отчаяния, ненависти, смотреть на каждого больного как на невменяемого, от которого ничего не оскорбительно. Выработается такое отношение, — и я хладнокровно пойду к тому машинисту, о котором я рассказывал
в прошлой главе, и меня не остановит у порога мысль о незаслуженной ненависти, которая меня там
ждет. И часто-часто приходится повторять себе: «Нужно выработать безразличие!» Но это так трудно…
Сестра стояла молча, и из ее глаз непроизвольно текли крупные слезы; гордая, она досадовала, что не может их удержать, и они капали еще чаще. Ее большое горе было опошлено и измельчено, таких, как она, — тысячи, и ничего
в ее горе нет ни для кого ужасного… А она так
ждала его совета, так надеялась!