Неточные совпадения
Солнце — яркое, горячее солнце над
прекрасною землею. Куда ни взглянешь, всюду неожиданная, таинственно-значительная жизнь, всюду блеск, счастье, бодрость и вечная, нетускнеющая красота. Как будто из мрачного подземелья вдруг вышел на весенний простор, грудь дышит глубоко и свободно. Вспоминается далекое, изжитое детство: тогда вот
мир воспринимался в таком свете и чистоте, тогда ощущалась эта таинственная значительность всего, что кругом.
В изумлении поглядели бы на плачущего на Алешу Наташа Ростова или дядя Ерошка. Как чужды, непонятны были бы им его клятвы любить во веки веков землю и жизнь! Душа целостно и радостно сливается с жизнью
мира, — какие же тут возможны клятвы, для чего они? Не станет ребенок клясться перед собою в любви к матери. Но с исступлением Алеши будет клясться пасынок в любви к
прекрасной мачехе, с ужасом чувствуя, что нет у него в душе этой любви.
Только по большому недоразумению можно относить Толстого к приверженцам этого «
прекрасного зверя». Зверь одинок. Он полон силы жизни, но познавательною интуицией своего инстинкта соприкасается с
миром только для ближайших, практических своих целей. Высшее, до чего он способен подняться, это — сознание единства со своими детенышами или, — у роевых и стадных животных, — до сознания единства со своей общиной. Живой
мир в целом для животного чужд и нем, он для него — только среда, добыча или опасность.
Старый князь Болконский сообщает дочери известие о гибели Андрея в аустерлицкой битве. «Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что-то просияло в ее лучистых,
прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого
мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней».
Человек, — заключает Ницше, — это диссонанс в человеческом образе. Для возможности жить этому диссонансу требуется
прекрасная иллюзия, облекающая покровом красоты его собственное существо. Бытие и
мир являются оправданными лишь в качестве эстетического феномена.
В стихотворении своем «Боги Греции» Шиллер горько тоскует и печалуется о «красоте», ушедшей из
мира вместе с эллинами. «Тогда волшебный покров поэзии любовно обвивался еще вокруг истины, — говорит он, совсем в одно слово с Ницше. — Тогда только
прекрасное было священным… Где теперь, как утверждают наши мудрецы, лишь бездушно вращается огненный шар, — там в тихом величии правил тогда своей золотой колесницей Гелиос… Рабски служит теперь закону тяжести обезбоженная природа».
Божественно
прекрасные Ореады и Дриады именно потому и наполняли
мир, что сам
мир был для эллина прекрасен и божествен.
И силою, делавшею для него
мир прекрасным, была не сила художественной фантазии, не сила красоты, а сила жизни.
В определенное время темные, чудовищные силы растерзывали на части
прекрасного бога, он умирал в муках и исчезал в подземном
мире.
«Нет, этот
мир не шутка, не юдоль испытаний только и перехода в
мир лучший, вечный, а это один из вечных
миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны сделать
прекраснее и радостнее для живущих с нами и для всех, которые после нас будут жить в нем».
«Когда здоровая природа человека действует, как целое, когда он чувствует себя в
мире, как в одном великом,
прекрасном, достойном и ценном целом, когда гармоническое чувство благоденствия наполняет его чистым, свободным восхищением, — тогда мировое Целое, если бы оно могло ощущать само себя, возликовало бы, как достигшее своей цели, и изумилось бы вершине собственного становления и существа».
В этот момент, когда глухой занавес окончательно готов был отделить от меня весь этот
прекрасный мир, я увидел: невдалеке, размахивая розовыми руками-крыльями, над зеркалом мостовой скользила знакомая, громадная голова. И знакомый, сплющенный голос:
Неточные совпадения
Она нашла это утешение в том, что ей, благодаря этому знакомству, открылся совершенно новый
мир, не имеющий ничего общего с её прошедшим,
мир возвышенный,
прекрасный, с высоты которого можно было спокойно смотреть на это прошедшее.
Может быть, отлетая к
миру лучшему, ее
прекрасная душа с грустью оглянулась на тот, в котором она оставляла нас; она увидела мою печаль, сжалилась над нею и на крыльях любви, с небесною улыбкою сожаления, спустилась на землю, чтобы утешить и благословить меня.
«Буржуазия Франции оправдала кровь и ужасы революции, показав, что она умеет жить легко и умно, сделав свой
прекрасный, древний город действительно Афинами
мира…»
— Ты
прекраснее всего в
мире, ты первая женщина, ты… ты…
В вашем покое будет биться пульс, будет жить сознание счастья; вы будете
прекраснее во сто раз, будете нежны, грустны, перед вами откроется глубина собственного сердца, и тогда весь
мир упадет перед вами на колени, как падаю я…