Неточные совпадения
«
Будет новый человек, счастливый и гордый. Кому
будет все равно, жить или
не жить, тот
будет новый человек». Может
быть, в таком случае все убьют себя, но — «это все равно.
Обман убьют». Придет этот новый человек и научит, что все хороши и все хорошо. Кто с голоду умрет, кто обесчестит девочку, кто размозжит голову за ребенка и кто
не размозжит, — все хорошо.
С Варенькою она помирилась. «Но для Кити изменился весь тот мир, в котором она жила. Она
не отреклась от всего того, что узнала, но поняла, что она себя
обманывала, думая, что может
быть тем, чем хотела
быть. Она как будто очнулась… и ей поскорее захотелось на свежий воздух».
У Анны
есть сын Сережа. В него она пытается вложить весь запас женской силы, которым ее наделила природа. Она пытается стать только матерью, — единственное, что для нее осталось. Но мать и жена неразъединимо слиты в женщине. Жажда любви
не может
быть возмещена материнством. Анна только
обманывает себя. «Роль матери, живущей для сына, — замечает Толстой, — роль, которую она взяла на себя в последние годы,
была отчасти искрення, хотя и много преувеличена».
«Неужели они
не простят меня,
не поймут, как все это
не могло
быть иначе? — думала Анна, с внутренним ужасом глядя на сына. — Пришло время, я поняла, что я
не могу больше себя
обманывать, что я живая, что я
не виновата, что бог меня сделал такою, что мне нужно любить и жить… Я
не могу раскаиваться в том, что я дышу, что я люблю»…
И вдруг перед ним встает смерть. «Нельзя
было обманывать себя: что-то страшное, новое и такое значительное, чего значительнее никогда в жизни
не было с Иваном Ильичем, совершалось в нем». Что бы он теперь ни делал — «вдруг боль в боку начинала свое сосущее дело. Иван Ильич прислушивался, отгонял мысль о ней, но она продолжала свое, и она приходила и становилась прямо перед ним и смотрела на него, и он столбенел, огонь тух в глазах, и он начинал опять спрашивать себя: неужели только она правда?»
Он лег навзничь и стал совсем по-новому перебирать всю свою жизнь, все то, чем он жил, и ясно увидел, что все это
было не то, все это
был ужасный, огромный
обман, закрывающий и жизнь и смерть. Это сознание увеличило, удесятерило его физические страдания».
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, — думал князь Андрей. — Пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот
обман, а мы знаем жизнь, — наша жизнь кончена!» Во время этого путешествия князь Андрей как будто вновь обдумал всю свою жизнь и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего
было не надо, что он должен доживать свою жизнь,
не делая зла,
не тревожась и ничего
не желая».
— Ну, довольно, надо торопиться, — заключила она, выслушав всё, — всего нам только час здесь быть, до восьми часов, потому что в восемь часов мне надо непременно быть дома, чтобы не узнали, что я здесь сидела, а я за делом пришла; мне много нужно вам сообщить. Только вы меня совсем теперь сбили. Об Ипполите я думаю, что пистолет у него так и должен был не выстрелить, это к нему больше идет. Но вы уверены, что он непременно хотел застрелиться и что тут
не было обману?
— О да, очень довольно одного этого крохотного кусочка, чтобы исчезло все и навсегда. Весь мир исчезнет: не будет ни сожалений, ни уязвленного самолюбия, ни упрека самому себе, ни людей, ненавидящих и притворяющихся добрыми и простыми, людей, которых видишь насквозь и презираешь и перед которыми все-таки притворяешься любящим и желающим добра.
Не будет обмана себя и других, будет правда, вечная правда несуществования.
Неточные совпадения
Он живо вспомнил все те часто повторявшиеся случаи необходимости лжи и
обмана, которые
были так противны его натуре; вспомнил особенно живо
не paз замеченное в ней чувство стыда за эту необходимость
обмана и лжи.
«Что-нибудь еще в этом роде», сказал он себе желчно, открывая вторую депешу. Телеграмма
была от жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась ему в глаза. «Умираю, прошу, умоляю приехать. Умру с прощением спокойнее», прочел он. Он презрительно улыбнулся и бросил телеграмму. Что это
был обман и хитрость, в этом, как ему казалось в первую минуту,
не могло
быть никакого сомнения.
— Да, вы представьте себе, если она отказала Левину, — а она бы
не отказала ему, если б
не было того, я знаю… И потом этот так ужасно
обманул ее.
Теперь, когда над ним висело открытие всего, он ничего так
не желал, как того, чтоб она, так же как прежде, насмешливо ответила ему, что его подозрения смешны и
не имеют основания. Так страшно
было то, что он знал, что теперь он
был готов поверить всему. Но выражение лица ее, испуганного и мрачного, теперь
не обещало даже
обмана.
«Да, очень беспокоит меня, и на то дан разум, чтоб избавиться; стало
быть, надо избавиться. Отчего же
не потушить свечу, когда смотреть больше
не на что, когда гадко смотреть на всё это? Но как? Зачем этот кондуктор пробежал по жердочке, зачем они кричат, эти молодые люди в том вагоне? Зачем они говорят, зачем они смеются? Всё неправда, всё ложь, всё
обман, всё зло!..»