Неточные совпадения
«Знаете ли, почему вы женились тогда так позорно и подло? Именно потому, что тут позор и бессмыслица доходили до гениальности. Вы женились по страсти к мучительству, по сладострастию нравственному. Вызов здравому
смыслу был уж слишком прельстителен: «Ставрогин — и плюгавая, скудоумная, нищая хромоножка!»
Но пустая форма бессмертия в философском
смысле, — какое содержание она гарантирует? Что-то огромное? «Да почему же непременно огромное?» В душе человека только мрак и пауки. Почему им не
быть и там? Может
быть, бессмертие — это такой тусклый, мертвый, безнадежный ужас, перед которым страдальческая земная жизнь — рай?
Тщетно ждем мы от художника Толстого, чтобы он в живых образах показал нам раскрывшийся Левину
смысл жизни. «С Кити никогда не
будет ссор, с гостем, кто бы он ни
был,
буду ласков». Но с Кити Левин опять поссорился — и приходит к окончательному выводу: «Так же
буду сердиться на Ивана-кучера, так же
буду спорить… Но жизнь моя теперь не только не бессмысленна, как
было прежде, но имеет несомненный
смысл добра, который я властен вложить в нее».
Не «вложил», даже не «вложу», а только «властен вложить»! И что вложить-то? «С Кити не
будет ссор, с гостем
буду ласков». И бессмысленная прежде жизнь вдруг освещается
смыслом! Вот тот живящий хлеб, который, наконец, нашел Левин. Но ведь этот хлеб из папье-маше! Левин искал пищу в игрушечных и оружейных лавках. Очевидно, в одной из игрушечных лавок ему и подсунули этот хлеб.
Но как же Левин не заметил, что хлеб его — из папье-маше? Очевидное дело: Левин искал пищу, не
будучи голоден. Вот почему грубо сделанное подобие хлеба он так легко и принял за хлеб. Вопрос о
смысле жизни
был для него чисто умственным вопросом; в бессознательной своей глубине он твердо знал, «и что он такое, и для чего живет». Вот почему он так легко удовлетворился своим поспешным, скомканным, ни на что не отвечающим ответом.
«
Смысл добра» открывается и Пьеру Безухову в учении масонов. «Он
был, как ему казалось, порочным только потому, что он как-то случайно запамятовал, как хорошо
быть добродетельным». Мы увидим — пребывание в плену дало Пьеру новое, широкое понимание жизни, и он с чуждым, отказывающимся чувством вспоминает об откровениях масонства.
Сбросив с себя иго «
смысла добра», Оленин восклицает: «Я
был мертв, теперь только я живу».
Это писано в 1902 году, когда Толстой давно уже и окончательно утвердился в своем учении о
смысле жизни в добре. «Святые, каких можно себе только вообразить», разумеется, всего полнее осуществили бы на земле тот «
смысл добра», о котором мечтает Толстой. Тем не менее он предпочитает грешное современное человечество, лишь бы существовали дети. Очевидно, в детях
есть для Толстого что-то такое, что выше самой невообразимой святости взрослого. Что же это?
Алеша говорит: «нутром и чревом хочется любить», «все должны полюбить жизнь больше, чем
смысл ее». Толстой не скажет «хочется» и «должны». Он и без того жадно любит жизнь именно нутром и чревом, любит жизнь больше, чем
смысл ее.
Есть жизнь —
есть все. Вопросы о
смысле, о цели осыпаются с блистающего существа живой жизни, как чуждая шелуха.
Живая жизнь не может
быть определена никаким конкретным содержанием. В чем жизнь? В чем ее
смысл? В чем цель? Ответ только один: в самой жизни. Жизнь сама по себе представляет высочайшую ценность, полную таинственной глубины. Всякое проявление живого существа может
быть полно жизни, — и тогда оно
будет прекрасно, светло и самоценно; а нет жизни, — и то же явление становится темным, мертвым, и, как могильные черви, в нем начинают копошиться вопросы: зачем? для чего? какой
смысл?
То же и относительно людей. Жизнь бесконечно разнообразна, бесконечно разнообразны и люди. Общее у них, всем дающее
смысл, — только жизнь. Проявления же жизни у разных людей могут
быть совершенно различны.
И еще
есть у Толстого разряд мертвецов. Это — люди,
смысл жизни видящие специально в любви и самоотречении. Как это странно звучит в применении к Толстому, так упорно и настойчиво проповедующему именно любовь и самоотречение! И, однако, это так.
Не в счастье
смысл жизни, и довольством собою не
будет удовлетворен человек, — он все-таки выше этого».
Психе, как указывает Нэгельсбах,
есть у Гомера принцип животной, а не духовной жизни, это, сообразно первоначальному значению слова, — «дух», дыхание человека. Покинув тело, эта психе-душа улетает в подземное царство в виде смутного двойника умершего человека, в виде тени, подобной дыму. (Она лишена чувства, сознания, хотения. — как раз всего того, что составляет «я» человека, его душу в нашем
смысле.)
Дионисово вино мы можем здесь понимать в более широком
смысле: грозный вихревой экстаз вакханок вызван в трагедии не «влагою, рожденной виноградом». Тиресий определенно указывает на ту огромную роль, какую играло это дионисово «вино» в душевной жизни нового эллинства: оно
было не просто лишнею радостью в жизни человека, — это необходимо иметь в виду, — оно
было основою и предусловием жизни, единственным, что давало силу бессчастному человеку нести жизнь.
На наших глазах один за другим отпадают все признаки, которые делают Диониса именно Дионисом. Вместо безвольного слияния с «Первоединым» Ницше страстно и настойчиво требует теперь от человека воли, действия, борьбы за свой собственный счет, призывает людей к «верности земле», чтоб возвращен
был земле ее
смысл, чтоб человек гордо нес на земле свою земную голову и делал дело земли. В «Рождении трагедии» возвратить дионисического человека к делу земли мог только Аполлон своею «иллюзией».
Объективной истины не существует. Нелепо искать объективных ценностей. «Как будто ценности скрыты в вещах, и все дело только в том, чтоб овладеть ими!» — иронизирует Ницше. Ценности вещей скрыты не в вещах, а в оценивающем их человеке. «Нет фактов,
есть только интерпретации». Поскольку дело идет об оценке жизни, о выяснении ее «
смысла», это, несомненно, так.
«Если центр тяжести переносят не в жизнь, а в «тот мир», — говорит Ницше, — то у жизни вообще отнимают центр тяжести. Великая ложь о личном бессмертии разрушает всякий разум, всякую природу в инстинкте; все, что
есть в инстинктах благодетельного, споспешествующего жизни, ручающегося за будущность, — возбуждает теперь недоверие. Жить так, что нет более
смысла жить, — это становится теперь
смыслом жизни!»
Между тем, вчера он недоумевал, как можно ставить жизни вопросы об ее
смысле и ценности; вселенная говорила ему. «жизнь и блеск!» Сегодня же она, сама в себе нисколько не изменившаяся, говорит ему: «погребение!» И напрасны попытки силою представления и воспоминания удержаться при вчерашнем жизнеотношении; то, что вчера
было полно покоряющей душу убедительности, сегодня превратилось в мертвые слова, брезгливо отвергаемые душою.
Смысл загадочный этой надписи
был непонятен уже самим эллинам. Плутарх посвятил целое исследование вопросу о том, что могла бы обозначать надпись (De Elapud Delphos). Много гадали об этом и позднейшие ученые, предлагая каждый свое объяснение.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Как теленок, мой батюшка; оттого-то у нас в доме все и избаловано. Вить у него нет того
смыслу, чтоб в доме
была строгость, чтоб наказать путем виноватого. Все сама управляюсь, батюшка. С утра до вечера, как за язык повешена, рук не покладываю: то бранюсь, то дерусь; тем и дом держится, мой батюшка!
В сем-то
смысле первою мерою воздействия и должна
быть мера кротости.
Но
смысл закона
был ясен, и откупщик на другой же день явился к градоначальнику.
Глуповцы тем быстрее поняли
смысл этого нового узаконения, что они издревле
были приучены вырезывать часть своего пирога и приносить ее в дар.
Есть законы мудрые, которые хотя человеческое счастие устрояют (таковы, например, законы о повсеместном всех людей продовольствовании), но, по обстоятельствам, не всегда бывают полезны;
есть законы немудрые, которые, ничьего счастья не устрояя, по обстоятельствам бывают, однако ж, благопотребны (примеров сему не привожу: сам знаешь!); и
есть, наконец, законы средние, не очень мудрые, но и не весьма немудрые, такие, которые, не
будучи ни полезными, ни бесполезными, бывают, однако ж, благопотребны в
смысле наилучшего человеческой жизни наполнения.