Неточные совпадения
В душе человеческой лежит дьявол.
Великое счастье для жизни, что его удерживает в душевных глубинах тяжелая крышка, которой название —
бог.
«Все создания и вся тварь, каждый листик устремляется к слову,
богу славу поет, Христу плачет… Все — как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается… Ты для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже
велика тебе награда на сей земле: духовная радость твоя… Знай меру, знай сроки, научись сему… Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби…»
«Тогда, в
великом горе нашем, мы вновь воскреснем в радость, без которой жить человеку невозможно, а
богу быть, ибо
бог дает радость. Как я буду там под землей без
бога? Если
бога с земли изгонят, мы под землей его встретим. И тогда мы, подземные человеки, запоем из недр земли трагический гимн
богу, у которого радость! Да здравствует
бог и его радость!» (Дмитрий Карамазов).
Он в плену узнал, что
бог в Каратаеве более
велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами архитектоне вселенной.
Великую защиту от бедствий дали
боги человеку, одарив его «могучею стойкостью» (kratere tlemosyne). Архилох говорит, утешая друга в его горе...
Вынесем, быстрый Пелид, тебя еще ныне живого.
Но приближается день твой последний! Не мы, повелитель,
Будем виною, но
бог великий и рок самовластный.
Хоть бы бежать наравне мы с дыханием стали Зефира,
Ветра, быстрейшего всех, — но и сам ты, назначено роком,
Должен от мощного
бога и смертного мужа погибнуть.
В пиршественных палатах князей и богачей, на рынке, в корчме или на деревенской улице в толпе мужиков и ремесленников, он пел о священной, прекрасной жизни, о «легко живущих»
богах, о людях «с непреоборимым духом», гордо и твердо смотревших в лицо судьбе, о
великой борьбе и
великом преодолении страданий.
И творилось тут
великое чудо и
великая тайна: растерзанная жертва — это был сам
бог Сабазий.
Но и те, которые разрывали его на части, сами участники радений, — они теперь уже не были людьми: через плоть и кровь жертвы они приобщались к
великому, страждущему
богу Сабазию, становились его частью, — становились
богами, «Сабазиями» или «Сабами».
И все люди скорбели тою же
великою скорбью, — скорбью о мире, лишившемся
бога, об ужасе, мраке обезбоженной жизни.
Но наступал таинственный, священный,
великий час — и умерший
бог воскресал. В диких оргиях, в экстатических плясках люди приветствовали возвращение жизнедателя-бога, возрождение поникшей жизни, благовествование о
великом единстве всего сущего. «Жив Господь-Адонаи, Господь воскрес! Будьте утешены вы, благочестивые!
Бог избавлен от смерти!»
И понятно, каким чуждым, — может быть, даже смешным, — должен был казаться древнему эллину этот новый
бог, в основу служения себе полагавший именно безумие, и безумие это признававший священным. Как Пенфей в еврипидовых «Вакханках», гомеровский грек должен был видеть «
великий позор для эллинов» в загоравшемся пожаре вакхических неистовствований. Но время было уже не то. И, как Тиресий Пенфею, это новое время могло бы ответить негодующему гомеровскому эллину...
Милый Зевс! Удивляюсь тебе; всему ты владыка,
Все почитают тебя, сила твоя
велика,
Взорам открыты твоим помышленья и души людские,
Высшею властью над всем ты обладаешь, о, царь!
Как же, Кронид, допускает душа твоя, чтоб нечестивцы
Участь имели одну с тем, кто по правде живет,
Чтобы равны тебе были разумный душой и надменный,
В несправедливых делах жизнь проводящий свою?
Кто же, о кто же из смертных, взирая на все это, сможет
Вечных
богов почитать?
Вот — тайная община просветленных учеников древнего Орфея. Изнуренные постом, со строгими, скорбными лицами, в оливковых венках и льняных одеждах, сходятся они на тайные свои радения. Что там творится — из посторонних никто не знает. Какими-то таинственными обрядами верующие очищаются от земной скверны, стряхивают с себя греховные думы о ничтожных земных делах и в тихих молитвенных экстазах сливаются душою с
великим страдальцем-богом.
Он —
бог весны,
бог радости и избытка сил; вокруг него в ликовании толпятся гении природы — сатиры, кентавры и нимфы; сам
великий Пан отказывается от самостоятельной власти над миром и смиренно вступает в свиту могучего
бога.
Человек должен перечувствовать и перестрадать
великие муки
бога, чтобы приобщиться к его правде.
В средоточии земли, в центре мира, — в Дельфах, — стоял
великий храм. Он был посвящен двум
богам — Аполлону и Дионису. На переднем его фронтоне был изображен Аполлон со свитою муз, на заднем — Дионис среди мэнад. Служение обоим
богам не было одновременным: в одну часть года прославляли Аполлона, в другую Диониса. Как же распределялся год между
богом счастья и силы, с одной стороны,
богом страданья и избытка сил, с другой?
И, глядя на ужасы смерти Геракла и его жены Деяниры, горько жалуется Софокл на «
великую неправду
богов».
не узнал он идущею
бога:
Мраком
великим одеянный, шествовал ввстречу бессмертный...
Смех Ницше — последнее, что у него осталось для жизни, — напоминает этот страшный смех, хлещущий вместе с кровью из перерезанного горла жертвы. Грозно звучит через этот смех
великий гнев оскорбленного божества. И не радостным созвучным смехом отзовется душа на призывы покинутого
богами человека, старающегося заглушить смехом черный ужас своего одиночества.
Однако в этом одиночестве Ницше было для него и одно
великое преимущество. Отвернувшийся от Диониса и сам отвергнутый Аполлоном, оставшийся без поддержки, в стороне от обоих
богов, он смог увидеть много такого, чего никогда не увидел бы человек, осененный благословением того или другого
бога.
Неточные совпадения
Крестьяне, как заметили, // Что не обидны барину // Якимовы слова, // И сами согласилися // С Якимом: — Слово верное: // Нам подобает пить! // Пьем — значит, силу чувствуем! // Придет печаль
великая, // Как перестанем пить!.. // Работа не свалила бы, // Беда не одолела бы, // Нас хмель не одолит! // Не так ли? // «Да,
бог милостив!» // — Ну, выпей с нами чарочку!
Пришел какой-то пасмурный // Мужик с скулой свороченной, // Направо все глядит: // — Хожу я за медведями. // И счастье мне
великое: // Троих моих товарищей // Сломали мишуки, // А я живу,
Бог милостив!
Упоминалось о том, что
Бог сотворил жену из ребра Адама, и «сего ради оставит человек отца и матерь и прилепится к жене, будет два в плоть едину» и что «тайна сия
велика есть»; просили, чтобы
Бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они видели сыны сынов своих.
Вы не можете не знать, когда Господь
Бог по
великой милости своей открыл вам это.
— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве
великих стариков. Стало быть, если они хотят изображать не
Бога, а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…