Меч Вайу

Виталий Гладкий, 2010

К середине II века до н. э. почти всё Северное Причерноморье было захвачено неустрашимыми и жестокими племенами сарматов, бывших кочевников, создавших сильное и агрессивное государство. Эпоха Скифских царств закончилась. Разрозненные остатки сколотских родов укрылись в Таврии и за Борисфеном. Но и там им не было покоя от безжалостных врагов. И тогда последний царь древнего Атейополиса Марсагет придумал как одержать победу.

Глава 6

— Мама, я уверен — Тимн не виновен! — Абарис, сжав кулаки, метался по опочивальне Опии.

— Почему ты так думаешь? — спросила Опия и приказала удалиться служанке-рабыне, приготовившей ей кашицу с приятным запахом — маску для лица из растертых на камнях кусочков кипариса, кедра и ладана, замешанных в теплой воде. — И почему это тебя так волнует?

— Тимн — честный человек… — покраснел, смутившись, Абарис.

— Ну-ну, ты мне мог бы рассказать все начистоту, — улыбнулась Опия, потрепав густые волосы сына. — А то все какие-то недомолвки.

— Ладно, скажу! — решился Абарис. — Мама, я… я очень люблю дочь кузнеца Майосару.

— Вот оно что… — протянула жена вождя, хмурясь. — И с каких это пор?

— Не помню… Давно…

— Так. Значит, ты, сын вождя и сам будущий предводитель племени, хочешь взять в жены простолюдинку?

— Мама! Я ее люблю!

— Ты хочешь, чтобы я согласилась тебе помочь? А как на это посмотрит отец? У него, насколько я знаю, другие намерения.

— Я уговорю отца! Я брошусь к его ногам, и он не откажет. Лишь бы ты была согласна. Отец тебя послушает.

— А она красивая? — с чисто женским любопытством спросила Опия, бросив взгляд на свое отражение в большом бронзовом зеркале.

— Очень! — воскликнул Абарис и добавил — уже тише: — Такая, как ты, мама.

— Ну уж, такая… — улыбнулась Опия и погрозила ему пальцем. — Знаю я вас, мужчин, все вы хитрецы и обманщики. Сегодня нравится, а завтра, смотришь, другая приглянулась.

— Мама, клянусь!..

— Не нужно! — властно перебила Опия сына. — Зря клятвами не разбрасывайся. Клятва, как стрела искусного стрелка, должна разить наповал. А то улетит, не воротишь. И покроешь свое имя позором бесчестья.

— Но что же мне делать?

— Не знаю, сын, не знаю. И поверь, в этом деле трудно придумать что-либо. Вся надежда на гадальщиков, ты же знаешь законы предков.

— Это все подстроил сборщик податей! Я уверен, что он и гадальщиков подкупил.

— Не говори так о гадальщиках! Не гневи богов! — нахмурилась Опия. — Да и зачем ему все это?

— Я знаю зачем. Он хотел взять Майосару в жены, но получил отказ. Вот и решил отомстить. Если гадальщики признают кузнеца виновным, все его имущество, в том числе и Майосару, получат они. Потом ее выкупит сборщик податей. Вот и вся разгадка — не жена, так наложница.

— Это уже ближе к истине. Но, опять-таки, вся надежда на праведный суд. И никто не может предугадать волю богов. Думаю, что и гадальщики не осмелятся противиться знамению свыше.

— А если все-таки попросить отца…

— Нет! — воскликнула Опия. — Разве ты забыл, что вождю не подвластны силы небесные? И что он не смеет переступить законы предков, даже если это касается его жизни? Воля богов священна, и ей должны подчиняться все сколоты, независимо от их положения. Кто нарушит священные обычаи предков, того ждет страшная смерть! Вспомни, как закончили свою жизнь вероотступники — цари Скил^[37] и Анахарсис^[38].

— Прости, мама… — Абарис, мрачный и безутешный в своем горе, поклонился Опии и направился к выходу.

— Постой! — окликнула она сына. — Я поговорю с отцом…

— Спасибо, мама! — Абарис бросился к Опии и принялся целовать ей руки.

— Иди, иди… — ласково улыбаясь, подтолкнула Опия сына к выходу. — И ожидай…

Марсагет еще не спал. Когда Опия вошла в спальню вождя, он давал последние наставления начальнику ночной стражи:

–…Поставишь дополнительное охранение на валах и усилишь сторожевой пост у главных ворот. И пусть твои люди понаблюдают за купеческим караваном — только осторожно! — уж больно эти купцы любопытны, как мне донесли. Не в меру любопытны.

— Слушаюсь и повинуюсь, вождь.

— Отправляйся, — кивнул ему Марсагет и, завидев Опию, спросил: — Что случилось?

— Ничего, — ответила жена вождю, провожая глазами начальника стражи. — Нужно поговорить.

— На ночь глядя? — с неожиданным раздражением спросил вождь, будучи во власти мрачного настроения. — Может, отложим до утра?

— Нет, — присаживаясь рядом с ним, твердо ответила Опия.

Вождь хмуро хмыкнул. Опия нежно погладила его, словно маленького, по седеющим волосам и прильнула головой к широкой мускулистой груди.

— Ну что там у тебя? — уже с ласковой ноткой в голосе спросил Марсагет, обняв ее за плечи.

— У Абариса горе… — почти шепотом ответила Опия, тяжело вздохнув.

— Что? Какое горе? — встревожился вождь, отстраняя жену.

Опия передала ему свой разговор с сыном. На удивление, вождь отнесся к ее рассказу довольно спокойно.

— Вон оно что… — Марсагет задумался.

Некоторое время он молчал; затем, решительно пристукнув ладонью по колену, сказал:

— О женитьбе Абариса пока рано говорить. Молод еще. А вот сборщик податей… Мне лучший кузнец племени во сто крат дороже этого вора и клятвопреступника — в этом я уже не сомневаюсь. Ты иди, не волнуйся, я приму меры для спасения Тимна. Так и передай сыну. В военное время слово вождя кое-что значит…

Ночь опрокинула на хижины огромное звездное небо. Рогатый месяц украдкой выглядывал из-за горизонта, как бы не решаясь возглавить хоровод ярких звезд, до которых, казалось, можно было дотронуться рукой. Тишину, вместе с росой опустившуюся на землю, изредка тревожил собачий лай и приглушенные окрики дозорных на валах.

Абарису не спалось. После разговора с матерью он отправился в свою спальню, даже прилег на кошму, но тревожные мысли взбурлили кровь, заставили учащенно биться сердце, напрочь прогнали сон.

Тогда он поднялся, прицепил к поясу акинак, вышел из акрополя и медленно побрел по пыльным переулкам Атейополиса.

В это же время высокий человек, с наброшенным на плечи длинным черным плащом с меховой оторочкой, вышел за пределы торжища. Кто-то из воинов купеческой стражи заметил его и грозно окликнул, для большей убедительности и острастки вытащив меч из ножен. Но человек, не издав ни звука, сделал два раза отмашку рукой, и страж успокоился; проворчав что-то себе под нос, он снова устроился под повозкой на охапке соломы.

Человек в плаще внимательно осмотрелся по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, он коротко и тихо свистнул. Из темноты к нему подбежал огромный поджарый пес с длинными ушами торчком и острой мордой; умильно виляя коротким, словно обрубленным хвостом, он стал ластиться к человеку, хватая зубами за плащ. Но тот явно не разделял игривого настроения пса — грубо оттолкнув его, он неподвижно застыл, настороженно глядя в сторону акрополя…

Абарис, задумавшись, не заметил, как очутился невдалеке от повозок купеческого каравана, охраняемого сторожевыми псами и наемной стражей, состоящей из меотов^[39]. Тихий говор привлек его внимание. Абарису в этот вечер хотелось побыть наедине со своими мыслями, поэтому он решил избежать встречи — юноша тенью скользнул в невысокий кустарник возле торжища и пригнулся. Два человека, закутанные в длинные плащи, неторопливо беседуя, направлялись в его сторону. Абарис хотел было уже свернуть в один из проулков, как вдруг несколько услышанных фраз из разговора неизвестных заставили его насторожиться. Затаив дыхание, он распластался на земле.

Разговор шел на дикой эллино-сколотской смеси, бытовавший у степных племен, торгующих с колонистами.

–…Все будет оплачено сполна… Не волнуйся…

— Что от меня требуется?

— О, совсем немного… нужно…

— Хорошо… Когда?

— Тебе сообщат… Царь Гатал… поход против сколотов…

У юноши по коже побежали мурашки: царь Гатал — один из злейших врагов сколотов! Это предатели! Но кто они? Пытаясь разглядеть собеседников, юноша приподнялся на локтях; и в тот же миг злобное рычание пса, сопровождавшего незнакомцев и которого он не заметил в темноте, оповестило их о присутствии постороннего.

Уже не скрываясь, юноша поднялся во весь рост и решительно шагнул им навстречу. Один, пониже ростом, тут же испуганно шарахнулся в сторону и скрылся среди хижин, чем окончательно подтвердил подозрение Абариса в недобрых замыслах этих полуночников; второй, скрестив руки на груди, остался спокойно стоять на месте. Пес зарычал сильнее, бросился было к юноше, но, повинуясь тихому оклику хозяина, возвратился обратно и застыл у его ног, скаля клыки и угрожающе урча.

— Кто ты? — резко спросил юноша у незнакомца, пытаясь разглядеть лицо, скрытое под низко надвинутой на лоб войлочной шапкой.

— Зачем тебе это? — ответил тот вопросом на вопрос, украдкой бросая взгляды по сторонам.

— Я сын вождя племени Абарис! Назови свое имя!

Незнакомец какой-то миг колебался; затем что-то шепнул псу, и тот ринулся на Абариса. Сверкнул клинок акинака, и пес с визгом покатился по земле. Тем временем незнакомец в несколько прыжков очутился рядом с Абарисом и попытался ударить его в живот длинным и тонким кинжалом. Юноша молниеносно отпрянул в сторону и нанес колющий выпад сбоку, стараясь легко ранить противника, который нужен был ему живым. Но акинак, звякнув, лишь скользнул по телу, пропоров одежду. «Кольчуга»… — понял юноша и закружил вокруг незнакомца, стараясь найти брешь в его защите: длинный кинжал в руках соперника был оружием не менее грозным и разящим, чем акинак.

Наконец неизвестный, сознавая, что шум схватки может привлечь внимание ночной стражи, решил покончить с Абарисом одним ударом. Быстрым движением сбросив плащ, он намотал его на левую руку и, выбрав момент, сделал, как ему казалось, неотразимый выпад, целясь прямо в сердце юноши. Разгадав намерение врага, Абарис мгновением раньше поднырнул под руку и приемом, которому научил его старый, опытный воин Меченый, выбил нож у незнакомца, при этом проткнув ему акинаком предплечье. Но тот и не подумал сдаваться; словно рысь бросился на юношу, вцепился в него, и они упали на землю. Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка, не подоспей дозорные, посланные для наблюдения за купеческим караваном. Участь незнакомца была решена: в два-три приема его спеленали, как младенца.

Когда Абарис, отряхнувшись, подошел к своему противнику, то даже присвистнул от удивления — это был эллинский купец Афеней!

— В акрополь! — приказал он дозорным, показывая на Афенея.

Купец застонал от злобы и унижения: желторотый юнец победил его, сильного и ловкого мужчину, неоднократно выходившего победителем в единоборствах и с более грозными соперниками…

Марсагет в ярости сжал горло Афенея; тот захрипел, закатывая глаза.

— Ты у меня все скажешь, собака! — вождь отшвырнул обмякшее тело в угол комнаты.

Афеней во время допроса не произнес ни слова, только презрительно улыбался на все вопросы Марсагета и Меченого. Он был по-своему мужественным человеком, этот сарматский лазутчик. Что можно ожидать от разъяренных сколотов, ему было хорошо известно. Он знал — пощады не будет.

— Хватит, — устало сказал Марсагет. — Продолжим после завтрака. Нужно немного вздремнуть.

— Его куда? — спросил Меченый, поднимая с пола полуживого Афенея.

— В пустую зерновую яму. И дружинника поставь… — Марсагет повысил голос: — Афеней, подумай! Мне нужно знать, кто был твоим собеседником. Если не перестанешь упрямиться, я прикажу содрать с тебя кожу! С живого! Уведи его!

Меченый вывел лазутчика и вскоре возвратился.

— Какие будут приказания? — спросил он.

— Не нравится мне этот купеческий караван… — после некоторого раздумья ответил вождь. — Слишком уж внезапно появился он у наших стен. Как случилось, что его не заметили наши сторожевые отряды? По какой дороге шел караван и кто его провел?

— Ты думаешь, это лазутчики сармат?

— Не исключено… Но мы не можем нарушить закон гостеприимства, поэтому пока нужно лишь усилить наблюдение за ними.

— Будет исполнено.

— Иди.

— Позволь спросить, Марсагет…

— Спрашивай.

— Что ответить купцам, если они поинтересуются, куда девался Афеней?

— А что хочешь, — ответил Марсагет. — Только, если наши предположения верны, боюсь, что такой вопрос они не решатся задать.

— И постараются как можно быстрее покинуть Атейополис, — подхватил его мысль Меченый.

— Правильно. Но к этому времени нужно, чтобы заговорил Афеней. Обязательно!

— И тогда…

— Да! — понял Марсагет. — А теперь ступай, дай мне отдохнуть. И сам поспи: день предстоит хлопотный…

Как следует выспаться вождю так и не удалось. Ранним утром его разбудил взволнованный начальник ночной стражи. Марсагет некоторое время не мог уловить смысл его сбивчивых, торопливых объяснений. Но затем подхватился, словно ошпаренный.

— Что-о?!

— Великий вождь, прости, виноват… — бормотал начальник стражи, не осмеливаясь посмотреть в глаза вождю.

— Да как… как могло это случиться?! Куда смотрели твои воины?!

Марсагет в ярости оттолкнул начальника стражи и выскочил наружу. В дальнем углу двора, у зерновых ям, толпились дружинники и телохранители. А возле одной из них в луже крови лежал воин, охранявшей Афенея. Из его груди торчал обломок стрелы…

Военачальники хмуро отмалчивались: то, что случилось ночью в акрополе, было настолько необъяснимо и тревожно, что они просто боялись высказать свои предположения взбешенному Марсагету.

— Кто? Кто-о?! — в который раз спрашивал вождь и, не получая ответа, еще больше ярился.

— Дозволь слово молвить, вождь… — появился в дверях Меченый.

— Ну! — нетерпеливо выкрикнул Марсагет.

— Следы ведут к озеру и там обрываются. Видимо, беглец переплыл озеро и скрылся в лесах. Я отправил четыре отряда на поиски и гонцов, чтобы предупредили дозоры.

— Почему молчали сторожевые псы? — спросил Марсагет.

— Их кто-то усыпил, — потупясь, ответил Меченый.

— Какой позор! — взорвался вождь. — О, великие боги, среди нас изменники! И мы до сих пор не знаем кто! Как они проникли в акрополь и каким образом ушли?

— Это удалось установить, — Меченый швырнул на пол тонкий и прочный волосяной аркан с узлами, вязанными через равные промежутки. — Стрелу пустили сверху, со стены. Кстати, оружие убитого — акинак и горит с луком — исчезло, — добавил он.

— Ладно… — Марсагет немного поостыл. — Вечером общий военный совет. Предупредите Радамасевса и Аттамоса. А сейчас займитесь подготовкой к походу. Все свободны. Ты останься, — обратился вождь к Меченому. — Что купцы? — спросил Марсагет у Меченого, как только последний из военачальников исчез за дверью.

— Молчат.

— Я так и думал… Как торг?

— Отдают все за бесценок. И наши товары берут, почти не торгуясь.

— То-то и оно… Как думаешь, когда двинутся в обратный путь?

— Сегодня, не позже чем после обеда, — уверенно ответил Меченый.

— Пошлешь за ними своих следопытов. Не исключено, что к ним где-то в пути присоединится и Афеней. Он мне нужен живым! Воинов подбери самых надежных и опытных. Думаю, три сотни тебе хватит. И смотри, чтобы на этот раз без промаху!

— Постараюсь.

— От этого многое зависит, Меченый, — вождь положил руку на плечо старого воина. — Мы обязательно должны найти гадину, которая затаилась среди нас и так больно кусает.

— Я понимаю.

— Да, вот еще что: дай под начало кузнеца Тимна десяток воинов, и пусть он поднимется вверх по Борисфену. Мне нужно знать, где передовые отряды сармат.

— Но Тимн…

— Это пусть тебя не волнует! — вождь нахмурился. — Тимн один из лучших следопытов племени. Тебе это известно. А гадальщики пусть подождут… до более благоприятных времен.

— Да, но старейшины и жрецы…

— Сейчас принимаю решения я, — раздельно и твердо сказал Марсагет. — Это моя забота. Скажешь Тимну, что мне нужен пленник-сармат. Если все удачно обернется, пусть пока не возвращается домой, а ждет от меня указаний.

— Где он должен ждать?

— Там, где мы охотились две зимы назад. Он знает…

Купеческий караван вышел из главных ворот вскоре после полудня. Чуть раньше десяток воинов во главе с кузнецом Тимном выехали через те же ворота на лучших жеребцах из табуна вождя и ускакали в степь.

Примечания

37

Скил — царь скифов в V в. до н. э.; был казнен за измену скифским обычаям.

38

Анахарсис — сын скифского царя Гнура; был убит за то, что пытался служить Матери Богов по эллинскому обычаю.

39

Меоты — племена, обитавшие на Кубани и на восточном побережье Азовского моря.