Неточные совпадения
— А ты
как думал? Так, брат, и отрезала! — иронически подтвердил Захаров; он
с чего-то
стал говорить Андрею Ивановичу «ты».
К двум часам Андрей Иванович проспался и встал веселый, ласковый. Александра Михайловна
стала накрывать на стол. Она повязала свой синяк платком, усиленно хромала на ушибленную ногу и держалась,
как деревянная. Андрей Иванович ничего словно не замечал и весело болтал
с Катериной Андреевной.
Андрей Иванович пролежал больной
с неделю. Ему заложило грудь, в левом боку появились боли; при кашле
стала выделяться кровь. День шел за днем, а Андрей Иванович все не мог освоиться
с тем, что произошло: его, Андрея Ивановича, при всей мастерской отхлестали по щекам,
как мальчишку, — и кто совершил это? Его давнишний друг, товарищ! И этот друг знал, что он болен и не в силах защититься! Андрей Иванович был готов биться головою об стену от ярости и негодования на Ляхова.
С этой поры мысль о предстоящей отплате заполнила всю душу Андрея Ивановича; он
с наслаждением
стал лелеять и обдумывать эту мысль, радуясь и недоумевая,
как он не пришел к ней раньше.
Андрей Иванович проснулся к вечеру. Он хотел подняться и не мог:
как будто его тело
стало для него чужим и он потерял власть над ним. Александра Михайловна, взглянув на Андрея Ивановича, ахнула: его худое,
с ввалившимися щеками лицо было теперь толсто и кругло, под глазами вздулись огромные водяные мешки, узкие щели глаз еле виднелись сквозь отекшее лицо; дышал он тяжело и часто.
— «В другую больницу»! — резко проговорил исхудалый водопроводчик
с темным, желтушным лицом. — Вчера вот этак посадили нас в Барачной больнице в карету, билетики дали, честь честью, повезли в Обуховскую. А там и глядеть не
стали: вылезай из кареты, ступай, куда хочешь! Нету местов!.. На Троицкий мост вон большие миллионы находят денег, а рабочий человек издыхай на улице,
как собака! На больницы денег нет у них!
Александра Михайловна заплакала. Андрей Иванович смотрел на нее, и ему
стало жалко себя, и в то же время почему-то вспомнилось равнодушное, усталое лицо палатного доктора и тот равнодушный вид,
с каким он записывал в листок его смертный приговор.
Александра Михайловна, стиснув зубы, смотрела на его красное, потное лицо. Три недели назад Василий Матвеев ущипнул ее в руку около плеча, и она сурово оттолкнула его. «Ишь, недотрога
какая выискалась!» — ядовито заметил он и
с тех пор
стал во всем теснить. Только ту неделю, когда Александра Михайловна напоила его кофеем, он был немножко ласковее.
— Ты думала, помер отец, так на тебя и управы не будет? Мама, дескать, добрая, она пожалеет… Нет, милая, я тебя тоже сумею укротить, ты у меня будешь знать! Ты бегаешь, балуешься, а мама твоя
с утра до вечера работает; придет домой, хочется отдохнуть, а нет: сиди, платье тебе чини. Вот порви еще раз, ей-богу, не
стану зашивать! Ходи голая, пускай все смотрят. Что это, скажут,
какая бесстыдница идет!..
Но три недели назад Лестман неожиданно сделал ей предложение выйти за него замуж; Александра Михайловна отказала сразу, решительно,
с неожиданною для нее самой быстротой;
как будто тело ее вдруг возмутилось и, не дожидаясь ума, поспешно ответило: «Нет! нет!» До тех пор она словно не замечала, что этот участливый, тускло-серый человек — мужчина, но когда он заговорил о любви, он вдруг
стал ей противно-чужд.
И Александре Михайловне было странно,
как это она раньше принимала от него деньги и не понимала, что ни
с того ни
с сего никто не
станет давать их.
С этих пор, завидев входящую в контору Александру Михайловну, Семидалов
стал уходить. Первое время после ее поступления в мастерскую он покровительствовал ей «в память мужа», перед которым чувствовал себя в душе несколько виноватым. И его раздражало, что на этом основании она предъявляет требования,
каких ни одна девушка не предъявляла, и что к ней нужно относиться как-то особенно, — не так,
как к другим.
Она кружилась, притопывала ногами и вздрагивала плечом, совсем
как деревенская девка, и было смешно видеть это у ней, затянутой в корсет,
с пушистою, изящною прическою. Александра Михайловна и Прасковья Федоровна подпевали и хлопали в такт ладошами. У Александры Михайловны кружилась голова. От вольных, удалых движений Тани
становилось на душе вольно, вырастали крылья, и казалось — все пустяки и жить на свете вовсе не так уж скучно.
— Верно. Девушки видели… И
как ловко он
с обложками обернулся!
Какие по краям были залиты — обрезал покороче,
стали,
как новые, а которые больше были залиты — пустил в обрезки, хозяину сказал, что из типографии двух сотен не дослали. Хозяин раскричался: «
Как же вы не сосчитали?» — «Я, говорит, считал, да вы меня позвали, а воротился, — мужик типографский уж уехал…» Жалко Танечку нашу, правда?
Неточные совпадения
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы
с Петром Ивановичем. — А
с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и есть этот чиновник.
Анна Андреевна. Ну вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя, да и полно! Где ему смотреть на тебя? И
с какой стати ему смотреть на тебя?
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе не будет времени думать об этом. И
как можно и
с какой стати себя обременять этакими обещаниями?
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я сына родила. //
Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев
с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, //
Как солнышко весеннее // Сгоняет снег
с полей… // Не
стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, //
Как ни бранят — молчу.
Теперь дворец начальника //
С балконом,
с башней,
с лестницей, // Ковром богатым устланной, // Весь
стал передо мной. // На окна поглядела я: // Завешаны. «В котором-то // Твоя опочиваленка? // Ты сладко ль спишь, желанный мой, //
Какие видишь сны?..» // Сторонкой, не по коврику, // Прокралась я в швейцарскую.