Неточные совпадения
Это все — для общего понимания последующего. А теперь прекращаю связный
рассказ. Буду в хронологическом порядке передавать эпизоды так, как они выплывают в памяти, и не хочу разжижать их водою для
того, чтобы дать связное повествование. Мне нравится, что говорит Сен-Симон: «
То здание наилучшее, на которое затрачено всего менее цемента.
Та машина наиболее совершенна, в которой меньше всего спаек.
Та работа наиболее ценна, в которой меньше всего фраз, предназначенных исключительно для связи идей между собою».
Ничего в жизни не легло у меня на душу таким загрязняющим пятном, как этот проклятый день. Даже не пятном: какая-то глубокая трещина прошла через душу как будто на всю жизнь. Я слушал оживленные
рассказы товарищей о демонстрации, о переговорах с Грессером и препирательствах с ним, о
том, как их переписывали… Им хорошо. Исключат из университета, вышлют. Что ждет их дома? Упреки родителей, брань, крики, выговоры? Как это не страшно! Или — слезы, горе, отчаяние? И на это можно бы идти.
Зато с девичьей моей командой отношения становились все ближе и горячее. Тесно обсев, они жадно слушали мои
рассказы о нашем кружке, о страданиях народа, о великом, неоплатном долге, который лежит на нас перед ним, о
том, что стыдно жить мирною, довольного жизнью обывателя, когда кругом так много страдании и угнетения. Читал им Надсона, — я его много знал наизусть.
Наконец встал. Чувствовал необычайный прилив сил и небывалую радостность. Ах, как все вокруг было хорошо! И милые люди, и поместительный наш дом, и тенистый сад. И еще особенная радость: получил из Петербурга номер „Всемирной иллюстрации“, в нем был напечатан мой
рассказ „Мерзкий мальчишка“, —
тот самый, который был принят в „Неделю“ и не помещен из-за малых своих размеров. Я его потом послал во „Всемирную иллюстрацию“.
— Да, Но и кроме
того. Я не знаю, мне кажется, у меня хватит сил не больше, как еще на два, на три
рассказа.
— Я этого не думаю. Конечно, с уверенностью трудно еще сказать,
тем более, что до сих пор все ваши
рассказы взяты из одной сферы — детской жизни. Но, основываясь на этих
рассказах, я все-таки думаю, что вы ошибаетесь.
Однако новый
рассказ этот — увы! — напечатан не был. Признан был неудачным. После всего
того, что мне сказал при свидании Гайдебуров, удар показался особенно тяжелым.
И в
то же время я придвинул к себе бумагу и карандашом записывал характерные выражения из
рассказа Степана: «Такая уж теперь мода вышла — докторей-фершалов бить», «Что же, в чем сила?
Встречаюсь с Иванчиным-Писаревым, — чуждые, холодные глаза: «Не подходит.
Рассказ очень плох».
То ж и Михайловский: «Не подходит». И неласковые, отталкивающие глаза.
Рассказ мой был очень плох. Между прочим, в качестве эпизодического лица в нем, совершенно неоправданно, появлялась героиня моей повести «Без дороги», ищущая дорогу Наташа. В новом
рассказе она оказывалась нашедшею дорогу, была марксисткой и являлась в
рассказе исключительно для
того, чтобы заявить себя марксисткою и отбарабанить свое новое «credo» [«Убеждения» (лат.).]. Ее устами я решительно порывал с прежними своими взглядами и безоговорочно становился на сторону нового течения.
Ссылаясь на другой мой
рассказ, «Товарищи», помещенный в
той же моей книжке, Михайловский писал...
Чудесный
рассказ «Тени», где Сократ ведет спор с Зевсом и остается победителем, написан Короленко в Крыму, под впечатлением крымской природы. Там ему попали в руки два
тома сочинений Платона в переводе Карпова. Платон сильно увлек его.
За год перед
тем он выпустил первую книжку своих
рассказов, и встречена сна была критикою восторженно.
Рассказ «Бездна», напечатанный уже после выхода книжки в
той же газете «Курьер», вызвал в читательской среде бурю яростных нападок и страстных защит; графиня С. А. Толстая жена Льва Толстого, напечатала в газетах негодующее письмо, в котором протестовала против безнравственности
рассказа.
Знал я другую писательскую жену. Прочтет ей муж свой
рассказ, она скажет: «Недурно. Но Ванечка Бунин написал бы лучше». Или: «Вот бы эту
тему Антону Павловичу!» А писатель был талантливый, со своим лицом. И он вправе был бы сказать жене: «Суди меня, как меня, и оставь в покое Чехова и Бунина». Для Александры Михайловны Леонид Андреев был именно родным, милым Леонидом Андреевым, ей не нужен он был ни меньшим, ни большим, но важно было, чтобы он наилучше дал
то, что может дать.
Это была смертельная послеродовая болезнь Александры Михайловны. Через несколько дней она умерла. Леонид Николаевич горько винил в ее смерти берлинских врачей. Врачей в таких случаях всегда винят, но, судя по его
рассказу, отношение врачей действительно было возмутительное. Новорожденного мальчика Данилу взяла к себе в Москву мать Александры Михайловны, а Леонид Николаевич со старшим мальчиком Димкою и своего матерью Настасьей Николаевной поселился на Капри, где в
то время жил Горький.
За чаем Антон Павлович рассказал, что недавно получил письмо из Одессы от одного почтенного отца семейства.
Тот писал, что девушка, дочь его, недавно ехала на пароходе из Севастополя в Одессу, на пароходе познакомилась с Чеховым. И как не стыдно! Пишете, господин Чехов, такие симпатичные
рассказы, а позволяете себе приставать к девушке с гнусными предложениями.
Если бы
рассказ был хорош,
то редактор просил бы его оставить до следующего сборника.
Телешов, припертый в угол, принял
рассказ.
Рассказ был ужасный. И во всех рецензиях отмечалось, что если мы будем печатать такие
рассказы,
то быстро скатимся на уровень макулатуры.
Неточные совпадения
«Грехи, грехи, — послышалось // Со всех сторон. — Жаль Якова, // Да жутко и за барина, — // Какую принял казнь!» // — Жалей!.. — Еще прослушали // Два-три
рассказа страшные // И горячо заспорили // О
том, кто всех грешней? // Один сказал: кабатчики, // Другой сказал: помещики, // А третий — мужики. //
То был Игнатий Прохоров, // Извозом занимавшийся, // Степенный и зажиточный
Никакого преднамеренного глумления в
рассказе его не замечается; напротив
того, во многих местах заметно даже сочувствие к бедным ошеломляемым.
Стало быть, если допустить глуповцев рассуждать,
то, пожалуй, они дойдут и до таких вопросов, как, например, действительно ли существует такое предопределение, которое делает для них обязательным претерпение даже такого бедствия, как, например, краткое, но совершенно бессмысленное градоправительство Брудастого (см. выше
рассказ"Органчик")?
Начались справки, какие меры были употреблены Двоекуровым, чтобы достигнуть успеха в затеянном деле, но так как архивные дела, по обыкновению, оказались сгоревшими (а быть может, и умышленно уничтоженными),
то пришлось удовольствоваться изустными преданиями и
рассказами.
Утвердительно можно сказать, что упражнения эти обязаны своим происхождением перу различных градоначальников (многие из них даже подписаны) и имеют
то драгоценное свойство, что, во-первых, дают совершенно верное понятие о современном положении русской орфографии и, во-вторых, живописуют своих авторов гораздо полнее, доказательнее и образнее, нежели даже
рассказы «Летописца».