Начался для меня какой-то светлый, головокружительный, непрерывный праздник. Каждый раз, когда я вечером прощался, они меня приглашали к себе на завтра, и я совсем исчез из дому. Но теперь
были праздники, а у нас дома смотрелось на это так: праздники — для удовольствий, в это время веселись вовсю. Зато будни — для труда, и тогда удовольствия только мешают и развлекают. А теперь были праздники.
Я собирался уезжать. Жил я совсем один в небольшом глинобитном флигеле в две комнаты, стоявшем на отлете от главных строений. 1 октября
был праздник покрова, — большой церковный праздник, в который не работали. Уже с вечера накануне началось у рабочих пьянство. Утром я еще спал. В дверь постучались. Я пошел отпереть. В окно прихожей увидел, что стучится Степан Бараненко. Он был без шапки, и лицо глядело странно.
Неточные совпадения
Это
было большим
праздником для детей.
Старик мечтал, как купит на заработанные деньги гостинчиков для внучки, — башмаки и баранок, и сокрушался, что не
поспеет домой к
празднику: в субботу кончит работу, а до дому идти два дня, — больше сорока верст в день не пройти.
Мы встречались с Конопацкими по
праздникам на елках и танцевальных вечерах у общих знакомых, изредка даже бывали друг у друга, но
были взаимно равнодушны: шли к ним, потому что мама говорила, — это нужно, шли морщась, очень скучали и уходили с радостью. Чувствовалось, — и мы им тоже неинтересны и ненужны.
4 января, в день моего рождения,
был, по обыкновению, танцевальный вечер у нас, —
были и Конопацкие. 5 января — пост, и в гости нельзя. Шестое — последний день
праздников — провел у Конопацких. Я их пригласил прийти весною к нам в сад. Простились. И — трах! — как отрезано
было ножом все наше общение. Началось учение, — теперь в гости нельзя ходить; это слишком развлекает. Но в душе моей уж неотступно поселились три прелестных девических образа.
Каждое воскресенье и каждый
праздник мы обязательно ходили в церковь ко всенощной и обедне. После всенощной и на следующий день до конца обедни нельзя
было ни
петь светских песен, ни танцевать, ни играть светских пьес на фортепиано (только гаммы и упражнения). Слава богу, хоть играть можно
было в игры. Говорить слово «черт»
было очень большим грехом. И например, когда наступали каникулы, школьники с ликованием
пели известную песенку...
4 января
был танцевальный вечер у нас. Так уже повелось, что на святках наш день
был 4 января, — день моего рождения. Не потому, чтоб меня как-нибудь выделяли из братьев и сестер, а просто, — только мое рождение приходилось на
праздники. Но все-таки я являлся как бы некоторым центром
праздника, меня поздравляли, за ужином
пили наливку за мое здоровье, после ужина товарищи иногда даже качали меня.
Каждую субботу вечером мы читали проповеди Иннокентия, архиепископа херсонского и таврического.
Был такой знаменитый духовный оратор. Помню несчетное количество томов его произведений — небольшие томики в зеленых переплетах. Суббота. Вернулись от всенощной, вечер свободный, завтра
праздник. Играем, бегаем, возимся. Вдруг мама...
Все наши давно уже
были во Владычне. Один папа, как всегда, оставался в Туле, — он ездил в деревню только на
праздники. Мне с неделю еще нужно
было пробыть в Туле: портной доканчивал мне шить зимнее пальто. Наш просторный, теперь совсем пустынный дом весь
был в моем распоряжении, и я наслаждался. Всегда я любил одиночество среди многих комнат. И даже теперь, если бы можно
было, жил бы совершенно один в большой квартире, комнат а десять.
На университетском
празднике 8 февраля Владимир Соловьев, сказавший речь против антисемитизма,
был освистан слушателями.
Бывая на
праздниках в Туле, я иногда, по старой привычке, заходил к Конопацким. Все три сестры-красавицы
были теперь взрослые девушки, вокруг них увивалась холостая молодежь, — почему-то очень много
было учителей гимназии. Однажды сидели мы в зале. Вдруг быстро вошел худенький молодой человек с незначительным лицом, наскоро поздоровался…
Близко я его не знал, но впечатление от него
было: он пришел в жизнь для легкого
праздника и
был убежден, что жизнь и вправду очень веселый, легкий и разнообразный
праздник.
Вон залаяла собака: должно быть, гость приехал. Уж не Андрей ли приехал с отцом из Верхлёва? Это
был праздник для него. В самом деле, должно быть, он: шаги ближе, ближе, отворяется дверь… «Андрей!» — говорит он. В самом деле, перед ним Андрей, но не мальчик, а зрелый мужчина.
Неточные совпадения
К дьячку с семинаристами // Пристали: «
Пой „Веселую“!» // Запели молодцы. // (Ту песню — не народную — // Впервые
спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С народа крепи снявшего, // Она по пьяным
праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее не
пел, // А, слушая, притопывал, // Присвистывал; «Веселою» // Не в шутку называл.)
Как только
пить надумали, // Влас сыну-малолеточку // Вскричал: «Беги за Трифоном!» // С дьячком приходским Трифоном, // Гулякой, кумом старосты, // Пришли его сыны, // Семинаристы: Саввушка // И Гриша, парни добрые, // Крестьянам письма к сродникам // Писали; «Положение», // Как вышло, толковали им, // Косили, жали, сеяли // И
пили водку в
праздники // С крестьянством наравне.
Не ветры веют буйные, // Не мать-земля колышется — // Шумит,
поет, ругается, // Качается, валяется, // Дерется и целуется // У
праздника народ! // Крестьянам показалося, // Как вышли на пригорочек, // Что все село шатается, // Что даже церковь старую // С высокой колокольнею // Шатнуло раз-другой! — // Тут трезвому, что голому, // Неловко… Наши странники // Прошлись еще по площади // И к вечеру покинули // Бурливое село…
Скотинин. Кого? За что? В день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для такого
праздника отложить наказание до завтрева; а завтра, коль изволишь, я и сам охотно помогу. Не
будь я Тарас Скотинин, если у меня не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты так прогневалась?
— А по
праздникам будем есть у вас пироги!