Неточные совпадения
— А вы знаете, оказывается, у вас тут в тылу работают «
товарищи». Сейчас, когда я к вам ехал, погоня
была. Контрразведка накрыла шайку в одной даче на Кадыкое. Съезд какой-то подпольный. И двое совсем мимо меня пробежали через дорогу в горы. Я вовремя не догадался. Только когда наших увидел из-за поворота, понял. Все-таки пару пуль послал им вдогонку, одного
товарища, кажется, задел — дольше побежал, припадая на ногу.
— Этого ничего нету,
товарищи. А золото, какое
было, и наложенную контрибуцию сегодня ночью ваши уже взяли.
—
Товарищи, нарежьте в саду розог и снимите с него пиджак.
Будем вас сечь, пока не назовете.
— Пьяны
были,
товарищ начальник! Ничего не помним. Мы думали, что Борька Матвеев по приказу действует.
— Вы этого не могли думать. Всем записавшимся в наш отряд я вчера вечером ясно сказал, что грабить мы не позволяем…
Товарищи! — обратился он к своему отряду. — Наша красная рабоче-крестьянская армия — не белогвардейский сброд, в ней нет места бандиту, мы боремся для всемирной революции, а не для того, чтоб набивать себе карманы приятными разными вещицами. Эти люди вчера только вступили в ряды красной армии и первым же их шагом
было идти грабить. Больше опозорить красную армию они не могли!
— Теперь вы
будете отправлены на фронт, в передовую линию, и там, в боях за рабочее дело, искупите свою вину. Я верю, что скоро мы опять сможем назвать вас нашими
товарищами… — А третьего мы все равно отыщем, и ему
будет расстрел…
Товарищи! — обратился он к толпе. — Мы сегодня уходим. Красная армия освободила вас от гнета ваших эксплуататоров, помещиков и хозяев. Стройте же новую, трудовую жизнь, справедливую и красивую!
—
Товарищи! Вы сейчас, значит, слышали, что вам объяснил
товарищ Седой. И он говорил правильно… Теперь, понимаете, у нас трудовая власть и, конечно, Советы трудящих… Значит, ясно, мы должны организоваться и, конечно, устроить правильно большое дело… Чтобы не
было у нас, понимаете, богатых эксплуататоров и бедных людей…
— Что?! — Матрос вскочил на ноги и с тесаком ринулся на Катю. — Не устроим?! — Он остановился перед нею и стал бить себя кулаком в грудь. Поверьте мне,
товарищ! Вот, отрубите мне голову тесаком: через три недели во всем мире
будет социальная революция, а через два месяца везде
будет социализм. Формальный! Без всякого соглашательского капитализму!.. Что? Не верите?!
— Ну,
товарищ, чего ж вы? Берите, нечего думать. Шуба теплая, буржуйская. Великолепно
будет греть и пролетарское тело!
— Та-ак… — Мужчина усмехнулся. — Берите,
товарищ! Ему в тюрьме и без шубы
будет тепло.
—
Товарищи! Бывают моменты в истории, когда насилие, может
быть, необходимо. Но истинный социализм может
быть насажден в мире не винтовкой, не штыком, а только наукою и широким просвещением трудящихся масс!
—
Товарищ Крогер, уберите вы, пожалуйста, отсюда эту дамочку. Говорит, нечаянно тут застряла, я ей выдал литеру, а она все тут вертится. Я ей сказал, что больше не
буду ее принимать, и велел гнать ее от вагона.
— Нет, по мобилизации взяли… Как скажете,
товарищ начальник, скоро всему этому
будет окончание?
— Не знаю,
товарищ. Должно
быть, долго еще нам с вами придется манежиться. Больно уж напористы белые.
После обеда выкатили они из города еще с одним
товарищем. Длинный, с изможденным, бритым лицом, он сидел в уголке сидения, кутаясь в пальто, хоть
было жарко.
— Неужели же это теперь кого-нибудь убедит?
Будет вам,
товарищ! Кровь свою и белые проливают. И средневековые рыцари-разбойники
были очень храбры, и всякий бандит храбр.
— Не хочу с вами ехать, не хочу вас слушать! Вы, может
быть, не контрреволюционерка, но вы опаснее самых вредных агитаторов! Я во всем согласен с
товарищем. Таким нужно колено на грудь!
— Вы и не делайте доклада. Просто расскажите
товарищам, что там
было. Вы мне сказали, вам очень понравилась речь
товарища Маргулиеса. Что он говорил?
— «Видите ли,
товарищ, у меня нет права на проезд ни в штабном поезде, ни в поезде В.Ч.К.» — «Да билет-то
есть у вас?» — «Вот он, вот он, билет».
Рассказал Корсаков, как обыватель приехал в Берлин, как напрасно разыскивал Жилотдел, как приехал в гостиницу. Таинственно отзывает швейцара. — «Дело,
товарищ, вот в чем: мне нужно переночевать. Так, где-нибудь! Я не прихотлив. Вот, хоть здесь, под лестницей, куда сор заметают. Я вам за это заплачу двести марок». — «Да пожалуйте в номер. У нас самый лучший номер стоит семьдесят марок». — «
Суть, видите ли, в том, что я поздно приехал, Жилотдел
был уже заперт, и у меня нет ордера…»
— Впрочем, если ваш батюшка согласится дать подписку, что не
будет агитировать против смертной казни и советской власти, и если за него поручатся в этом отношении ваша сестра и
товарищ Седой, — я его освобожу.
— Если тут все
будет благополучно, и сообщение наладится, отправим в Москву… Вот,
товарищ Сартанова, все, что могу вам сказать.
— Ну! Какая!.. Вы что же думаете, казаки наши не хотят пить-есть?.. Но вы поглядите, какая «организованность»! «
Товарищи» бы позавидовали. Не каждый сам для себя, а в громаду несут, в полковой фонд.
Солнце вставало над туманным морем. Офицер сидел на камне, чертил ножнами шашки по песку и с удивлением приглядывался к одной из работавших. Она все время смеялась, шутила, подбадривала
товарищей. Не подъем и не шутки дивили офицера, — это ему приходилось видеть. Дивило его, что ни следа волнения или надсады не видно
было на лице девушки. Лицо сияло рвущеюся из души, торжествующею радостью, как будто она готовилась к великому празднику, к счастливейшей минуте своей жизни.
Неточные совпадения
Осклабился,
товарищам // Сказал победным голосом: // «Мотайте-ка на ус!» // Пошло, толпой подхвачено, // О крепи слово верное // Трепаться: «Нет змеи — // Не
будет и змеенышей!» // Клим Яковлев Игнатия // Опять ругнул: «Дурак же ты!» // Чуть-чуть не подрались!
Лука стоял, помалчивал, // Боялся, не наклали бы //
Товарищи в бока. // Оно
быть так и сталося, // Да к счастию крестьянина // Дорога позагнулася — // Лицо попово строгое // Явилось на бугре…
Когда почва
была достаточно взрыхлена учтивым обращением и народ отдохнул от просвещения, тогда сама собой стала на очередь потребность в законодательстве. Ответом на эту потребность явился статский советник Феофилакт Иринархович Беневоленский, друг и
товарищ Сперанского по семинарии.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его
товарищи теперь, когда ему
было тридцать два года,
были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен
был казаться для других)
был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то
есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Левин
был его
товарищем и другом первой молодости.