Неточные совпадения
Это сочинение в наших глазах
является самым важным для понимания духа кантовской философии, ее интимного
религиозного мотива, но оно задумано им не как особая «критика», что для Канта и характерно, но лишь как систематическое применение выводов трех критик к христианской догматике.].
Чтобы постигнуть религию, познать specificum
религиозного в его своеобразии, нужно изучать жизнь тех, кто
является гением в религии (как и для эстетики, законы красоты установляются ведь не курсами профессоров эстетики, но творческими созданиями художественного гения).
Ибо и это ничто не есть круглый нуль, но
является величиной в высшей степени положительною: именно здесь разумеется то, что существует под покрывалом Майи [В древнеиндийской философии Майа означает иллюзорность бытия; под «покрывалом Майи» скрывается истинная сущность вселенной.], которое только застилает наш взор миром явлений; это положительное ничто и составляет подлинную, хотя и трансцендентную для нас действительность, по отношению к которой и установляется типически
религиозное отношение.
Если основная данность
религиозного вообще есть трансцендентное, то основной формой
религиозного достижения χατ εξοχήν
является молитва.
Булгаков по поводу имясловия написал статью «Афонское дело» (Русская мысль. 1913. № 9), а позднее (в 1920 г.) монографию «Философия имени» (Париж, 1953).], помимо общего своего богословского смысла,
является в некотором роде трансцендентальным условием молитвы, конституирующим возможность
религиозного опыта.
Религиозная жизнь, по IIIлейермахеру,
является третьей стороной жизни, существующей рядом с двумя другими, познанием и действованием, и выражает собой область чувства, ибо «такова самобытная область, которую я хочу отвести религии, и притом всецело ей одной… ваше чувство… вот ваша религиозность… это не ваши познания или предметы вашего познания, а также не ваши дела и поступки или различные области вашего действования, а только ваши чувства…
Это маскируется благодаря бесспорной личной религиозности и
религиозному темпераменту Шлейермахера, который сам, несомненно,
религиознее своей философии, представляющей собой (подобно якобиевскому учению о вере) просто pis aller [Вынужденная замена того, что
является недоступным; неизбежное зло (фр.).], попытку спасти древнее благочестие от натиска рационализма и критицизма.
Для нас интересна здесь та сторона учения Шлейермахера, в которой он наиболее оригинален, а таковой
является его
религиозная гносеология чувства И над всеми его «Речами о религии» веет скептически-пантеистическим исповеданием Фауста: полуверой, полуневерием — под предлогом непознаваемости.
Больше того, религия, которую хотят целиком свести к морали, в целостности своей находится выше морали и потому свободна от нее: мораль существует для человека в известных пределах, как закон, но человек должен быть способен подниматься и над моралью [Одним из наиболее ярких примеров преодоления морали
является война, поэтому так трудно морально принять и оправдать войну, и остается только
религиозное ее оправдание.
«Не мерою дает Бог духа» [Ин. 3:34.], и, когда огненные языки возгораются над головами, при каких бы внешних обстоятельствах они ни возгорелись,
является достоверным, что
религиозное сознание становится при этом вселенским, кафоличным.
История догматов показывает, что поводом для их установления и провозглашения чаще всего
являлись те или иные ереси, т. е. уклонения не только
религиозной мысли, но и, прежде всего,
религиозной жизни (ведь очевидно же, напр., что арианство есть совершенно иное восприятие христианства, нежели церковно-православное).
1:23.], как главная тема христианской проповеди, могла
явиться только из полноты
религиозного откровения, как «миф» в положительном значении этого слова, и лишь в дальнейшем из этого зерна выросла система догматов учения церкви.
По сравнению с мышлением низшею формою
религиозного сознания
является то, что обычно зовется «верою» и что Гегель характеризует как знание в форме «представления» (Vorstellung): на ней лежит печать субъективности, непреодоленной раздвоенности субъекта и объекта.
Отличительной особенностью философской и
религиозной точки зрения Гегеля
является то, что мышление совершенно адекватно истине, даже более, есть прямо самосознание истины: мысль о божестве, само божество и самосознание божества есть одно и то же.
Конечно, и
религиозная философия может иметь «апологетическое» употребление, точнее, она
является могучим средством
религиозного просвещения, но лишь тогда, когда не ставит этого своей непосредственной практической целью.
Со стороны науки это было бы лишь выражением полнейшего
религиозного индифферентизма и даже нигилизма, и, наоборот, научное изучение религии
является выражением своеобразного научного благочестия.
И если
религиозное самосознание при первых же шагах своих явно сталкивается с рассудочным, то это никоим образом не
является еще для него окончательным приговором, напротив, это значит только, что антиномия
религиозного сознания должна быть раскрыта и осознана до конца в своих последствиях.
Потому-то «чистая» философия, притязающая на решающий голос и в вопросах
религиозного сознания, столь естественно приходит к отрицанию ипостасности Божества, видя в ней лишь недозволительный антропоморфизм или психологизм (наиболее воинствующими здесь
являются представители «философии бессознательного» — Гартман и Древе [Вот какими аргументами возражает Древе против личного характера Божества: «Индивидом дух называется в· конечной своей ограниченности и определимости материальным организмом…
Напротив, нельзя сказать то же самое о философии Плотина, в этом решительном пункте действительно отличающейся двойственностью и нерешительностью; благодаря этому она одинаково могла оказать бесспорное и глубокое влияние на христианское богословие (в частности, и на Ареопагита), а вместе с тем
явиться сильным оружием в философском арсенале
религиозного монизма.
Грехопадение
явилось величайшей
религиозной катастрофой.
А его сентиментальная quasi — христианская разновидность — «панхристизм», как вид некоего
религиозного натурализма, есть ложь и «прелесть», и это несмотря на то, что святому, победившему «мир» и восстановившему в себе софийное целомудрие, мир и теперь
является христософиен.
Возрождение
религиозного искусства, если оно и последует, само по себе отнюдь еще не
является ответом на эти запросы, потому что и оно остается еще в пределах искусства, между тем идея софиургии выводит за его пределы.
Конечно, уже делом
религиозной совести
является определить наличность такого разрыва.
Для того чтобы могло
явиться новое откровение о власти, нужно, чтобы пред
религиозным сознанием во всей остроте стала ее загадка.
Однако такая общественность, хотя внешне и облеченная в
религиозную оболочку, но внутренне отнюдь не просветленная, никоим образом не представляет разрешения нашей проблемы, почему все эти вожделения реставрации и реакции
являются сентиментальной фальшью.
Безусловного добра в плоскости относительного, в которой только и знает его гуманизм, вообще не существует, ибо решающим все-таки
является лишь
религиозный коэффициент.
Неточные совпадения
Теперь Алексей Александрович намерен был требовать: во-первых, чтобы составлена была новая комиссия, которой поручено бы было исследовать на месте состояние инородцев; во-вторых, если окажется, что положение инородцев действительно таково, каким оно
является из имеющихся в руках комитета официальных данных, то чтобы была назначена еще другая новая ученая комиссия для исследования причин этого безотрадного положения инородцев с точек зрения: а) политической, б) административной, в) экономической, г) этнографической, д) материальной и е)
религиозной; в-третьих, чтобы были затребованы от враждебного министерства сведения о тех мерах, которые были в последнее десятилетие приняты этим министерством для предотвращения тех невыгодных условий, в которых ныне находятся инородцы, и в-четвертых, наконец, чтобы было потребовано от министерства объяснение о том, почему оно, как видно из доставленных в комитет сведений за №№ 17015 и 18308, от 5 декабря 1863 года и 7 июня 1864, действовало прямо противоположно смыслу коренного и органического закона, т…, ст. 18, и примечание в статье 36.
Но слова о ничтожестве человека пред грозной силой природы, пред законом смерти не портили настроение Самгина, он знал, что эти слова меньше всего мешают жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он знал, что Артур Шопенгауэр, прожив 72 года и доказав, что пессимизм есть основа
религиозного настроения, умер в счастливом убеждении, что его не очень веселая философия о мире, как «призраке мозга»,
является «лучшим созданием XIX века».
Религиозным является и учение о скачке из царства необходимости в царство свободы.
Сектантская психология и в
религиозной жизни есть уклон и ведет к самоутверждению и самопогруженности, а в жизни политической она не имеет никаких прав на существование, так как всегда
является сотворением себе кумира из относительных вещей мира, подменой Абсолютного Бога относительным миром.
Я старался объяснить, по каким
религиозным, философским, моральным основаниям я
являюсь противником коммунизма.