Неточные совпадения
Напротив, Аристотель, восходя по лестнице
форм в их естественной иерархии, приходил к
форме всех
форм, имеющей содержанием только себя, мышление мышления (νόησις της νοήσεως), первое движущее (πρώτον κινούν), составляющее и источник всякого
движения, и его предмет, как всеобщее стремление и любовь (ой κινούμενον κινεί… κινεί δε ως έρώμενον); эта
Форма вообще и есть Божество.
Она всегда в себя все принимает, никогда, никаким образом никакой не усвояет
формы, подобной в нее входящему; ибо она по природе есть вместилище (έκμαγεΐον), приводимое в
движение и оформляемое от входящего, и благодаря ему представляется в разные времена по-разному» (50 Ь-с).
«Ее надо назвать всегда тожественною (ταυτόν), ибо она никогда не выступает из своей потенции (δυνάμεως); она всегда все принимает и никогда и никак никакой не усваивает
формы в уподоблении в нее входящему; ибо по природе она для всего служит материалом (έκμαγεΐον), который получает
движение и
формы от входящего и через него представляется в различные моменты различным» (Тимей, 50 Ь-с) [Ср. там же.
— Да, отсутствие движения есть отсутствие труда, — говорит Алексей Петрович, — потому что труд представляется в антропологическом анализе коренною
формою движения, дающего основание и содержание всем другим формам: развлечению, отдыху, забаве, веселью; они без предшествующего труда не имеют реальности.
Неточные совпадения
Стремительность же вперед была такова, что при каждом
движении обозначались из-под платья
формы колен и верхней части ноги, и невольно представлялся вопрос о том, где сзади, в этой подстроенной колеблющейся горе, действительно кончается ее настоящее, маленькое и стройное, столь обнаженное сверху и столь спрятанное сзади и внизу тело.
Перечислил все народные восстания от Разина до Пугачева, не забыв и о бунте Кондрата Булавина, о котором он знал только то, что был донской казак Булавин и был бунт, а чего хотел донской казак и в каких
формах выразилось организованное им
движение, — об этом он знал столько же, как и все.
Кольцеобразное, сероватое месиво вскипало все яростнее; люди совершенно утратили человекоподобные
формы, даже головы были почти неразличимы на этом облачном кольце, и казалось, что вихревое
движение то приподнимает его в воздух, к мутненькому свету, то прижимает к темной массе под ногами людей.
Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в
форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.
Как мягко и изящно обрисовывает оно
формы, как возвышает оно грациозность
движений!