Неточные совпадения
Не говоря уже о многочисленных представителях слепого, фанатического атеизма, у которых практическое отношение к религии выражается в ненависти к ней (ecrasez Finfame) [«Раздавите гадину!» (фр.) — слова Вольтера по поводу католической церкви.], здесь в первую очередь следует назвать представителей немецкого идеализма Фихте (периода Atheismusstreit) [«Спор об атеизме» (нем.) — так называется литературный скандал, разразившийся в Иене в 1799 г. по поводу
статьи И. Г. Фихте «Об основании нашей веры в
божественное управление миром», опубликованной в 1798 г. в редактируемом Фихте «Философском журнале».
В этом смысле понятие безбожной религии содержит contradictio in adjecto [«Противоречие в определении» (лат.) — логическая ошибка; напр.: «круглый квадрат».], внутренне противоречиво, ибо существо религии именно и состоит в опытном опознании того, что Бог есть, т. е. что над миром имманентным, данным, эмпирическим существует мир иной, трансцендентный,
божественный, который
становится в религии доступным и ощутимым: «религия в пределах только разума» [Название трактата И.
Но насколько он из него выходит и делает предметом размышления что-либо из вещей
божественных (των μετά θεόν), рассекается это единение, которое превыше разумения, и в коем, находясь в соединении с Богом, по сопричастности Божеству, он и сам
становится Богом и слагает с себя естественный закон своей собственной природы».].
Гегелевский панлогизм есть вместе с тем и самый радикальный имманентизм, какой только знает история мысли, ибо в нем человеческое мышление, пройдя очистительный «феноменологический» путь,
становится уже не человеческим, а
божественным, даже самим божеством.
Если
божественный мир действительно открывается религиозному сознанию и трансцендентное
становится ему имманентно [Ср. Шеллинг: Gott ist nicht, wie viele sich vorstellen, das Transzendente, er ist das Immanente, d.
В мифе констатируется встреча мира имманентного — человеческого сознания (как бы мы его ни расширяли и ни углубляли), и мира трансцендентного,
божественного, причем трансцендентное, сохраняя свою собственную природу, в то же время
становится имманентным, а имманентное раскрывается, чувствуя в себе внедрение трансцендентного.
Ибо Бог превышает (ύπερκείται) всякую сущность, сам не будучи чем-либо из сущего, но превыше сущего, и из Него же все сущее; ибо только для всех скрытое божество одного Бога есть изначальная
божественная (θεαρχική) сила, которая управляет и т. наз. богами, и ангелами, и святыми людьми, а также она творит (δημιουργός) тех, кто чрез сопричастность
становится богами, действительно, сама происходя из себя самой и беспричинно будучи божеством» (εξ εαυτής και άναιτίως αϋτοθεοτης οδσα).] от всего сущего (δια της πάντων όντων αφαιρέσεως).
Божественные ипостаси же суть «Personen», о которых говорится, что «sie verfliessen in das Wesen» [Персоны; лица… они вливаются в сущность (нем.).] (I, 85) и, «влившись в Божество, три персоны
становятся неразличимым единством» (ib.).
В вечной природе существуют две области и заключена возможность двух жизней: «огонь или дух», обнаруживающийся как «молния огня» на четвертой ступени, силою свободы (опять и свобода у Беме мыслится вне отношения к личности, имперсонали-стически, как одна из сил природы) определяет себя к
божественному единству или кротости, и благодаря этому первые 4 стихии
становятся или основой для царства радости, или же, устремляясь к множественности и самости, делаются жертвой адского начала, причем каждое начало по-своему индивидуализирует бытие.
«Я прошу вас, — резюмирует Шеллинг, — считать установленным следующее: 1) Существо того, что Н. 3. называет Сыном, есть вечно в Боге и как поглощенное в actus purissimus
божественной жизни, само с Богом, θεός. 2) С того момента (von da), как Отец усматривает в образах своего бытия возможность другого бытия, или того момента, как ему эти образы являются как потенции, т. е.,
стало быть, от вечности, с того момента как он есть Отец, вторая потенция представляется ему как будущий Сын, он,
стало быть, уже имеет в ней будущего Сына, которого он в ней наперед познает, в котором он собственно принимает план (Vorsatz) мира.
Положительная основа бытия есть, прежде всего, мир
божественных идей, Бог в творении; эти идеи всеменены в ничто, в беспредельность; и последняя
становится основой самостоятельного бытия в его независимости и свободе: все существует чрез Бога и от Бога, но именно тем самым оно получает силу быть в себе и для себя, вне Бога, как не-Бог или мир.
Абсолютное тем самым делается Богом и из безусловно Абсолютного
становится относительно Абсолютным, или Абсолютным для относительного, которое является постольку как бы зеркалом абсолютности
божественной.
Она полна собой и, если она может
стать еще полнее, то не для Божества, но для не-Божества; к полноте и радованию
Божественной жизни может быть привлечена и жизнь не-Божественная или вне-Божественная.
Если душа очистилась, она
становится идеей и логосом и совершенно бестелесной, духовной и исполненной
божественного, откуда источник красоты и всего сродного» (ib.).
«Кто припомнит богоснисхождения в Ветхом Завете и считает в нем
божественные явления не за простые басни, тот не
станет отрицать всяческую реальность и в теофаниях язычества.
Космическое природное в евреях, что они имели общим с другими народами,
стало оболочкой будущего сверхприродного…» «Израильтяне сравнительно с другими народами были всего менее способны иметь свою собственную историю, менее всего исполнены того мирового духа, который увлекал другие нации к основанию великих монархий; они неспособны приобрести себе великое, всегда пребывающее имя во всемирной истории, но именно по этой причине и были наиболее приспособлены
стать носителями
божественной (der göttlichen) истории (в противоположность всемирной)» (ib., 148–149).
Миротворение есть акт
божественного всемогущества и вместе любви-смирения. Мир создан ради человека и в человеке, который по предназначению своему есть deus creatus, «бог по благодати». Бог породил в бесчувственно хладном ничто род сынов Божиих, призванных
стать богами, — но не по хищению, которым обольстил человека змей, а по благодати сыновнего послушания.
Мир, созданный на основе человеческой свободы, не может быть разрушен или уничтожен, хотя бы он благодаря ей и «не удался», а люди превратились бы в сынов сатаны,
стали бы воплощенными дьяволами (на это и рассчитывал сатана, прельщая Еву: он мечтал узурпировать мир, чтобы сделать его игрушкой своего властолюбия, пародирующего
божественное всемогущество, — предметом jeu satanique [Сатанинская шутка (фр.).]).
Воплотившийся Бог до конца разделил судьбу испорченного грехом мира и человека, до крестной муки и смерти [«На землю сшел еси, да спасеши Адама, и на земли не обрет сего, Владыко, даже до ада снизшел, еси ищай» (Утреня Великой Субботы, Похвалы,
статья первая, ст. 25).], и все отдельные моменты земной жизни Спасителя представляют как бы единый и слитный акт
божественной жертвы [Интересную литургическую иллюстрацию этой мысли мы имеем в том малоизвестном факте, что богослужения пред Рождеством Христовым включают в себя сознательные и преднамеренные параллели богослужению Страстной седмицы, преимущественно Великой Пятницы и Субботы, и отдельные, притом характернейшие песнопения воспроизводятся здесь лишь с необходимыми и небольшими изменениями.
Человеческое вдохновение в высших своих проявлениях в известном смысле также достигает боговдохновенности, поскольку оно
становится причастно
божественной Софии, откровения Бога в мире.
Здесь также совершается в миги
божественного озарения как бы некое пресуществление человеческого естества, его обожение: недаром же Моисей, сойдя с горы Синая, сохранил на себе след сияния Божества [«Когда сходил Моисей с горы Синая, и две скрижали откровения были в руке у Моисея при сошествии его с горы, то Моисей не знал, что лице его
стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним.
Неточные совпадения
С согласья матерей, // В селе Крутые Заводи //
Божественному пению //
Стал девок обучать;
По замечанию Марфы Игнатьевны, он, с самой той могилки,
стал по преимуществу заниматься «
божественным», читал Четьи-Минеи, больше молча и один, каждый раз надевая большие свои серебряные круглые очки.
Учение о Софии, которое
стало популярно в религиозно-философских и поэтических течениях начала XX в., связано с платоновским учением об идеях. «София есть выраженная, осуществленная идея», — говорит Соловьев. «София есть тело Божие, материя Божества, проникнутая началом
Божественного единства».
В основе «философии свободы» лежит деление на два типа мироощущения и мироотношения — мистический и магический. Мистика пребывает в сфере свободы, в ней — трансцендентный прорыв из необходимости естества в свободу
божественной жизни. Магия еще пребывает в сфере необходимости, не выходит из заколдованности естества. Путь магический во всех областях легко
становится путем человекобожеским. Путь же мистический должен быть путем богочеловеческим. Философия свободы есть философия богочеловечества.
— Так, батюшка, и запиши. Это точно что не знаю, не
стану на себя лгать. Да и обычая у нас такого не бывало, чтоб переписываться: мы, батюшка, старухи старые, слепенькие, нам впору
божественные книжки читать, а не то чтоб переписываться.