Неточные совпадения
Поэтому речь идет здесь о формальной или, так сказать, «трансцендентальной» природе религии, а не о
том либо ином
содержании религиозных представлений; далее, не о психологической стороне религии, но об условиях объективной значимости ее
содержания, по отношению к которому психология представляет собой только среду, обстановку, фактическую наличность.
Трансцендентальное априори есть
то, что присутствует во всяком отправлении данной деятельности сознания, без чего она вообще невозможна, именно не со стороны материи или
содержания, но формы или категорий.
Для
того чтобы правомерно поставить этот вопрос в трансцендентальном смысле, не нужно еще предрешать вопроса о характере религии и данном ее
содержании; достаточно лишь
того, чтобы можно было и относительно религии поставить
то же самое если, какое подразумевается относительно науки, этики, эстетики: если. она есть.
Пример подобного отношения являет
тот же Кант, который в число своих систематически распланированных критик, по мысли его, имеющих обследовать все основные направления и исчерпать все
содержание сознания, не включил, однако, особой «критики силы религиозного суждения», между
тем как известно, что трансцендентальная характеристика религии запрятана у него во все три его критики [Нам могут возразить, что таковая четвертая критика у Канта в действительности имеется, это именно трактат «Die Religion innerhalb der blossen Vernunft» (написанный в 1793 году, т. е. уже после всех критик), в наибольшей степени дающий ему право на титул «философа протестантизма».
Вера с объективной стороны есть откровение, в своем
содержании столь же мало зависящее от субъективного настроения, как и знание, и, подобно последнему, лишь искажается субъективизмом [«Вера всегда есть следствие откровения, опознанного за откровение; она есть созерцание факта невидимого в факте видимом; вера не
то что верование или убеждение логическое, основанное на выводах, а гораздо более.
Наконец, вере может быть доступно даже настоящее, поскольку дело идет о неизвестных рассудку его законах [Во II главе Послания к Евреям вере дано истолкование и в
том и в другом смысле: «верою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое» (ст. 3); дальнейшее
содержание главы говорит о вере как основе не мотивированных разумом и оправдываемых только верою поступков (см. всю эту главу).].
Для
того чтобы схемы понятий наполнялись жизненным
содержанием и в сети разума уловлялась действительная, а не воображаемая рыба, надо, чтобы познание имело орган такого удостоверения действительности, чувство реальности, которая не разлагается на отдельные признаки вещи, но их связывает собой в бытии.
Чувство может прорываться, но само но себе всегда составляет музыку души, лишь сопровождающую
то или иное представление, воление, вообще данное
содержание сознания.
Чувство может иметь самое разнообразное и притом случайное
содержание: «Бог, если он открывается (ist) в чувстве, не имеет никакого преимущества перед самым дурным, но на
той же почве рядом с сорной травой вырастают и царственные цветы» (Hegel's Religionsphilosophie, Diederichs, 75) [Ср.: Гегель.
Вера содержит в себе опознание не только
того, что трансцендентное есть, но и что оно есть; она не может ограничиться голым экзистенциальным суждением, а включает и некоторое
содержание: к ЕСИ всегда присоединяется некоторый, хотя бы и минимального
содержания, предикат, или к подлежащему — сказуемое.
Вера не абстрактна, но конкретна: это значит, что вера необходимо родит догмат
того или иного
содержания, или же, наоборот, догмат есть формула
того, что опознается верою как трансцендентное бытие.
Поэтому совершенно нет нужды каждому в своем личном опыте веры иметь все
содержание данного религиозного учения, подобно
тому как нет необходимости для
того, чтобы постигнуть природу науки, пройти весь научный путь человечества в своем личном опыте, достаточно познать ее на любом частном случае.
«Естественная», абстрактная, внеисторическая религия есть Unding [Бессмыслица (нем.).], нечто не существующее, — отрицательное понятие, не имеющее положительного
содержания, но почерпающее его лишь из
того, что им отрицается.
Особую разновидность естественной религии, или «религии вообще», составляет так наз. теософическая доктрина, согласно которой все религии имеют общее
содержание, говорят одно и
то же, только разным языком, причем надо отличать эзотерическое учение, ведомое лишь посвященным, и экзотерическое, существующее для profanum vulgus [Непосвященная толпа (лат.) — выражение Горация («Оды», II, 1,1)]; различия символики и обряда, обусловливаемые историческими причинами, существуют только во втором, но не в первом.
Конкретные черты религии установляются ее положительным
содержанием, точнее —
тем откровением, которое она содержит (или, по крайней мере, считает, что содержит).
Бог не есть трансцендентное, как многие себе представляют, он есть имманентное, т. е. трансцендентное, ставшее
содержанием разума (нем.).] в некоторой догматической определенности,
то, очевидно, должен быть мост, оба мира соединяющий; должны быть письмена, которыми начертываются божественные откровения, и язык, на котором они могут быть высказаны.
Но если обычно слова наши служат для понятий этого мира, его предметов и соотношений,
то как же могут они оказаться пригодными для
содержаний иного, трансцендентного, мира?
Религиозные образы, реализующие и выражающие религиозное
содержание, представляют собою
то, что обычно называют мифом. Мифу в религии принадлежит роль, аналогичная
той, какая свойственна понятию или суждению в теоретической философии: от его понимания зависит оценка религиозно-догматического сознания.
Итак, следует прежде всего признать, что и мифу присуща вся
та объективность или кафоличность, какая свойственна вообще «откровению»: в нем, собственно, и выражается
содержание откровения, или, другими словами, откровение трансцендентного, высшего мира совершается непосредственно в мифе, он есть
те письмена, которыми этот мир начертывается в имманентном сознании, его проекция в образах.
На гносеологическом языке миф и есть познавание
того, что является запредельной Ding an sich для разума, и кантовское учение о непознаваемой вещи в себе содержит поэтому некий философский миф агностического
содержания.
Она определяет
ту его внешнюю границу, за которую невозможно отклоняться, но она отнюдь не адекватна догмату, не исчерпывает его
содержания, и прежде всего потому, что всякая догматическая формула, как уже сказано, есть лишь логическая схема, чертеж целостного религиозного переживания, несовершенный его перевод на язык понятий, а затем еще и потому, что, возникая обычно по поводу ереси, — «разделения» (αϊρεσις — разделение), она преследует по преимуществу цели критические и потому имеет иногда даже отрицательный характер: «неслиянно и нераздельно», «одно Божество и три ипостаси», «единица в троице и троица в единице».
И эта мыслимость всего сущего, нисколько не противоречащая его недомыслимости, есть имманентная норма жизни духа, и ее не могут нарушить даже и
те, кто на словах ее отвергают, ибо и агностицизм всегда есть уже некоторый догматизм, некоторое положительное догматическое учение о Боге, хотя бы и минимального
содержания.
Основная мысль Гегеля о различии между религией и философией состоит, как мы уже знаем, в
том, что «религия есть истинное
содержание, но только в форме представления» (94) [Ср. там же.
Это уже фактически неверно, ибо она имеет только это же самое, а не иное
содержание, лишь дает его в форме мышления; она становится, таким образом, выше формы веры;
содержание остается
тем же самым» (394). «Философия является теологией, поскольку она изображает примирение Бога с самим собой (sic!) и с природой» (395).
Но вместе с
тем ясно, что, хотя изощренность научного внимания позволяет лучше изучить текст священных книг, а это, конечно, не остается безрезультатным и для религиозного их постижения, однако же никакой научный анализ не раскроет в Евангелии
того вечного религиозного
содержания, которое дается верующему сердцу.
Единое, вселикое, безусловное НЕ, — абсолютное НЕ, — таково
содержание отрицательного (апофатического) богословия Дионисия Ареопагита. И несмотря на явную близость с неоплатонизмом, он идет дальше и судит радикальней Плотина. Ибо, как мы уже знаем, Плотин, идя апофатическим путем, все еще оставляет понятие единого как определение абсолютного, между
тем у Дионисия, в апофатическом аспекте, оно не есть ни единое, ни единство, но есть полное и окончательное НЕ-кто и НЕ-что.
Общее
содержание отрицательного богословия, развиваемого преимущественно в первой и отчасти во второй книге «De divisione naturae», основного трактата Эриугены, последний определяет так: в нем выясняется, что «Бога Ничто из всего, что существует и чего не существует, не выражает в Его сущности, что и сам Он совершенно не знает, что Он есть, ибо Он никоим образом не может быть определяем по величине или свойству, ибо ничто не подходит к Нему и сам Он ничем не постигается, и что сам Он в
том, что существует и не существует, собственно говоря, не выражается в самом себе, — род незнания, превосходящий всякое знание и понимание»***.
Примеры, приведенные Булгаковым: бесконечное, неограниченное, бесформенное (греч.).]), но оно также может означать и отсутствие определения, неопределенность как состояние потенциальности, невыявленности, а не как принципиальную неопределимость, соответствуя греческому μη, которое в данном случае должно быть передано как еще не, или пока не, или же уже не [Как известно, греческий язык знает и третий оттенок отрицания, именно оц оно указывает на отсутствие данного, определенного свойства, имеет конкретное
содержание: не
то, не эщо.
Действительно, попытка исчерпать
содержание религии логическим анализом общих понятий приводит ее к иссушению и обескровлению — таковы «естественные» или философские религии, пафос которых и состоит во вражде ко всему конкретно-историческому (вспомним Толстого с его упорным стремлением к абстрактно универсальной религии: «Круг чтения» и под.); между
тем живая религия стремится не к минимуму, но к максимуму
содержания.
Беме «запутывает само Божество в своеобразный природный процесс», и природа для Беме есть Бог не только в
том смысле, что она по своему положительному бытийственному
содержанию коренится в Боге, но и в
том смысле, что она есть необходимое орудие Его самораскрытия или внутренней диалектики, «чрез нее Он живет», без этого «сам Бог не знает, что Он есть» [Аврора, 344, § 17.].
Баадер противопоставляет творение и эманацию (2, 89, ib.) и видит пантеизм в объединении Бога с творением, считая ложным, противоречащим всякой религии утверждением, что «Бог дает себе
содержание лишь чрез творение, и что всеопределяющее определяет, наполняет, осуществляет себя лишь чрез акт творения, становясь действительным Богом из
того, что не есть Бог» (I, 396, ib. 119).
Все это сотворено творческим словом Божиим, но уже не из ничего, а из земли, как постепенное раскрытие ее софийного
содержания, ее идейной насыщенности [Св. Григорий Нисский развивает мысль о
том, что в творении мира нужно различать два акта, — общее и частное творение, — «в начале» и в течение шести дней, причем общее творение соответствует созданию в уконемеона-матери бытия, а второе — выявление всего, находившегося в состоянии меональной аморфности.
И если мы не можем отрицать положительного религиозного
содержания в язычестве,
то еще меньше мы имеем к
тому основания относительно великих мировых религий, по-своему взыскующих Бога и духовно согревающих свою паству.
Такое идеальное время есть абстракция, порождаемая нашим мышлением путем отвлечения от
того конкретного
содержания, вне которого времени просто не существует.
Правда, если бы они были последовательней и внимательнее прислушивались бы к логике своего собственного учения,
то они могли бы заметить, что и в пределах здешней жизни, при постоянном обновлении материального организма потоком частиц, в него втекающих и из него истекающих, и при постоянной смене психического
содержания в сознании единство и непрерывность жизни установляется только сверхвременным ее началом, связывающим ее отдельные моменты в единое, текучее время; и без этого начала жизнь организма превратилась бы в серию состояний, постоянно меняющихся и нанизанных как бусы на нитку времени.
Однако если брать не все
содержание этого глубокого учения в полном составе, но лишь центральную ею идею — «проект» воскрешения,
то нетрудно видеть, что в ней ставится проблема о пределах хозяйства.
Тем самым на первый план выдвигаются чисто эстетические задачи, работа над художественной формой, которая иногда варварски пренебрегалась ради
содержания.