Неточные совпадения
Герои веры, религиозные подвижники и
святые, обладали различными познавательными способностями, иногда же и со всем не
были одарены в этом отношении, и, однако, это не мешало их чистому сердцу зреть Бога, ибо путь веры, религиозного ведения, лежит поверх пути знания [Вот какими чертами описывается религиозное ведение у одного из светильников веры.
Любовь не
есть «терпимость». Разве это не Учитель любви говорил: горе вам, книжники, фарисеи, лицемеры, порождения ехидны, гробы повапленные [Мф. 23:13–16, 25–27, 33.], — все эти гневные и беспощадные, именно в своей правде беспощадные, слова? Разве это терпимость в нашем кисло-сладком, плюралистическом смысле? Ведь это же «буйство», «фанатизм», на взгляд проповедников терпимости… Боже, пошли же нам ревнивую нетерпимость в служении
святой правде Твоей!
Католики отнюдь не неправы в том, что не считают остановившимся догматическое развитие из-за внешнего раскола церквей, — иначе ведь надо
было бы признать, что очень легко человеческими дрязгами и ссорами преградить путь действия Духа
Святого на Церковь.
Не знаю, возможно ли сие природам высшим и духовным, которые,
будучи ближе к Богу и озаряясь всецелым светом, может
быть, видят Его, если не вполне, то совершеннее и определеннее нас и притом, по мере своего чина, одни других больше и меньше»» [Творения иже во
святых отца нашего Григория Богослова, Архиепископа Константинопольского, изд. 3‑е, часть III. M., 1889, стр, 14–15.].
Для Евномия, как мы уже знаем, не представлялось сомнения в возможности адекватного, исчерпывающего познания божественной сущности помощью понятий («имен»), и главным таким понятием являлась «нерожденность» [«Подобно малолетним и по-детски, попусту занимаясь невозможным, как бы в какой-нибудь детской ладони, заключают непостижимое естество Божие в немногих слогах слова: нерожденность, защищают эту глупость и думают, что Божество толико и таково, что может
быть объято человеческим разумом одно наименование» (Творения иже во
святых отца нашего св. Григория Нисского, т. VI. М., 1864, стр.299.
Ибо Бог превышает (ύπερκείται) всякую сущность, сам не
будучи чем-либо из сущего, но превыше сущего, и из Него же все сущее; ибо только для всех скрытое божество одного Бога
есть изначальная божественная (θεαρχική) сила, которая управляет и т. наз. богами, и ангелами, и
святыми людьми, а также она творит (δημιουργός) тех, кто чрез сопричастность становится богами, действительно, сама происходя из себя самой и беспричинно
будучи божеством» (εξ εαυτής και άναιτίως αϋτοθεοτης οδσα).] от всего сущего (δια της πάντων όντων αφαιρέσεως).
Потому что все заключено в мысли, а мысль
Святого, да
будет благословен, скрыта, тайна и слишком возвышенна, чтобы могло его достигнуть и коснуться понимание человека.
Утверждение трансцендентности Божества существенно связано и с другим основным положением Пордеджа, а именно о полной свободе Бога от твари: «Что же
есть сия свобода
Святой Триединицы?
Поэтому творение
есть абсолютно-свободное, лишь в себе самом имеющее смысл и основу, абсолютно-самобытное движение божественной любви, любовь ради любви, ее
святое безумие. Dieu est fou de l'homme [Бог помешан на человеке (фр.).], — вспоминает Шеллинг дерзновенно-проникновенное выражение французского писателя: с безумием любви Бог хочет «друга» (другого), а этим другом может
быть только человек.
Лишь в исключительные моменты становится ощутительно зрима рука Промысла в личной и исторической жизни человечества, хотя для просветленного ока
святых мир
есть такое непрерывно совершающееся чудо.
И действие Духа
Святого в таинствах христианских тоже
есть Сам Бог, а также и Имя Божие, которое
есть постоянно совершающееся действие силы Божией, энергия Божества,
есть Бог.
Первой Ипостаси принадлежит божественное Отцовство, субстанциальность, исход; второй Ипостаси принадлежит различение, Логос, ведение, она
есть Сердце Божие, в котором Отец любит Сына; третья Ипостась, Дух
Святой, чувствует и Отца и Сына, в Них находит она Себя и радуется Любви Божественной.
Однако оккультизм в этом смысле религиозно ложен лишь в силу своего религиозного коэффициента, а не по непосредственной своей задаче, ибо возможен правый оккультизм, насколько такое выражение применимо к тому преизобильному восприятию софийности природы, которое свойственно, напр.,
святым, и вообще людям духоносным и может
быть свойственно природе человека.
Откровение мира в Красоте
есть тот «
святой Иерусалим, который нисходит с неба от Бога» и «имеет славу Божию» (Откров.
Она
есть откровение Третьей ипостаси, Духа
Святого.
Итак, красота
есть безгрешная,
святая чувственность, ощутимость идеи.
И насколько наша земная красота
есть отблеск небесной, софийной, постольку же наша, обремененная тяжелою плотью, чувственность
есть маска, даже гроб чувственности непорочной и
святой.
И то, что мы в мире дальнем познаем как стремление каждого земного существа к своей идее, как эрос творчества, муку и тревогу всей жизни, то в мире умопостигаемом, «в небе»,
есть предвечно завершенный блаженный акт, эротическое взаимопроникновение формы и материи, идеи и тела, духовная,
святая телесность.
«
Есть тела небесные и тела земные» — και σώματα επουράνια και σώματα επίγεια (1 Кор. 15:40), говорит апостол, намечая всю противоположность между телесностью
святой, духовной и земной, плотской.
Здесь утверждается почти уже субстанциальная порча естества: через врата пола не может родиться ничто чистое и
святое уже потому, что это
есть пол.
«Когда Бог хотел сотворить человека, Закон сказал Ему: «если Ты сотворишь человека и он кончит грехопадением, как найдет он силу переносить кару, которую Ты ему назначишь?»
Святой, да
будет Он благословен, отвечает ему: «Я создал покаяние раньше создания мира».
В момент создания человека,
Святой, да
будет Он благословен, говорит миру: «Мир, мир! знай, что ты, как и управляющие тобою законы, существуете только силой Закона: поэтому Я сотворил человека и водворил его у тебя, дабы он посвящал себя изучению Закона.
Но когда приходит время брака,
Святой Благословенный, знающий все духи и души, соединяет их (браком), как они
были и раньше, и затем они образуют одно тело и одну душу.
Когда же приуготовано
было в иудействе это
святое и богоизбранное рождение, закон свершил свое дело.
А его сентиментальная quasi — христианская разновидность — «панхристизм», как вид некоего религиозного натурализма,
есть ложь и «прелесть», и это несмотря на то, что
святому, победившему «мир» и восстановившему в себе софийное целомудрие, мир и теперь является христософиен.
Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы чрез окропление освящает оскверненных, дабы чисто
было тело, то кольми паче Кровь Христа, который Духом
Святым принес себя непорочного Богу…
Серафима и других
святых, кто не ощущает веяния разлитой около них высочайшей и чистейшей поэзии, тот остается чужд наиболее в них интимному, ибо в них
есть пламенное чувствование красоты космоса, его софийности, и
есть священная непримиримость против греха, как уродства и безобразия.
Папа замещает Христа на земле, а его монархия
есть уже тысячелетнее царство Христа со
святыми Его: такова неизбежная логика папизма.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Родной, батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она
была по прозванию Приплодиных. Нас, детей,
было с них восемнадцать человек; да, кроме меня с братцем, все, по власти Господней, примерли. Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о
Святой неделе с колокольни свалились; а достальные сами не стояли, батюшка.
"30-го июня, — повествует летописец, — на другой день празднованья памяти
святых и славных апостолов Петра и Павла
был сделан первый приступ к сломке города".
«Так же
буду сердиться на Ивана кучера, так же
буду спорить,
буду некстати высказывать свои мысли, так же
будет стена между
святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же
буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же
буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и
буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как
была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»
Когда Левин разменял первую сторублевую бумажку на покупку ливрей лакею и швейцару, он невольно сообразил, что эти никому ненужные ливреи, но неизбежно необходимые, судя по тому, как удивились княгиня и Кити при намеке, что без ливреи можно обойтись, — что эти ливреи
будут стоить двух летних работников, то
есть около трехсот рабочих дней от
Святой до заговень, и каждый день тяжкой работы с раннего утра до позднего вечера, — и эта сторублевая бумажка еще шла коло̀м.
Я ужасна, но мне няня говорила:
святая мученица — как ее звали? — она хуже
была.