Неточные совпадения
«Мы, христиане, говорим: Бог тройственен (dreifaltig), но един в существе, обычно даже говорится, что бог тройственен в лицах, это плохо понимается неразумными, а отчасти и учеными, ибо Бог не есть лицо кроме как во Христе [
Сын же «потому называется лицом, что он есть самостоятельное существо, которое не принадлежит к
рождению природы, но есть жизнь и разум природы» (IV, 59, § 68).] (Gott ist keine Person als nur in Christo), но Он есть вечнорождающая сила и царство со всеми сущностями; все берет свое начало от него.
Он рождает себя в троякости, и при этом вечном
рождении следует понимать только одно существо и
рождение, ни отца, ни
сына, ни духа, но единую вечную жизнь или благо» [Myst. magn. (1624), Cap.
Это выделение
Сына, которое собственно и может назваться
рождением, может мыслиться лишь там, где вообще есть речь о выделении, т. е. в начале творения» (321).
Это зарождение есть, конечно, нечто принципиально отличное от того
рождения из недр Своих, коим Отец предвечно, безвременно, безмужно и безженно рождает Своего Единородного, Возлюбленного
Сына, а в Нем и через Него возрождает чад Божиих, родившихся не от плоти и крови, но от Бога.
Евангелие Иоанна различает двоякое
рождение: «От плоти и крови и похоти мужа» [«Тем, которые приняли Его… дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились» (Ин. 1:12–13).] и от Бога; второе
рождение дает «власть быть
сынами Божиими».
Поэтому человек и достоин носить в себе священное пламя Эроса, есть
сын Пороса и Пении [О
рождении Эроса (Эрота) от Пороса и Пении (богатства и скудости) Платон рассказывает в диалоге «Пир» (203–204 а).].
Иначе говоря, смерть, в которой Федоров склонен был вообще видеть лишь род случайности и недоразумения или педагогический прием, есть акт, слишком далеко переходящий за пределы этого мира, чтобы можно было справиться с ней одной «регуляцией природы», методами физического воскрешения тела, как бы они ни были утонченны, даже с привлечением жизненной силы человеческой спермы в целях воскрешения или обратного
рождения отцов
сынами (на что имеются указания в учении Федорова).
Событие
рождения сына (он был уверен, что будет сын), которое ему обещали, но в которое он всё-таки не мог верить, — так оно казалось необыкновенно, — представлялось ему с одной стороны столь огромным и потому невозможным счастьем, с другой стороны — столь таинственным событием, что это воображаемое знание того, что будет, и вследствие того приготовление как к чему-то обыкновенному, людьми же производимому, казалось ему возмутительно и унизительно.
Сами можете себе вообразить, как я после известия о
рождении сына нетерпеливо кончал свои визиты к остальным маякам и с каким чувством через две недели выскочил с катера на родной берег этого города, где меня ждали жена и ребенок.
Рождение сына на несколько степеней поправило положение Марьи Валериановны. Столыгин был доволен сходством. Он до того расходился в первые минуты радости, что с благосклонной улыбкой спросил Тита: «Ты видел маленького?» — и когда Тит отвечал, что не сподобился еще этого счастия, он велел кормилице показать Анатоля Михайловича Титу. Тит подошел к ножке новорожденного и со слезами умиления три раза повторил: «Настоящий папенька, вылитой папенька, папенькин потрет».
Неточные совпадения
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни за что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же, в самый день
рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что бы ни стало увидит
сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
Чиновники были отставлены от должности; дома гражданской архитектуры поступили в казну и обращены были на разные богоугодные заведения и школы для кантонистов, [Кантонисты — солдатские
сыновья, с самого
рождения определенные в военное ведомство.] все распушено было в пух, и Чичиков более других.
Рождение внука было для старика Гуляева торжеством его идеи. Он сам помолодел и пестовал маленького Сережу, как того
сына, которого не мог дождаться.
С год после
рождения моего второго
сына мы с ужасом заметили, что он совершенно глух.
По странному капризу, она дала при
рождении детям почти однозвучные имена. Первого, увидевшего свет, назвала Михаилом, второго — Мисаилом. А в уменьшительном кликала их: Мишанка и Мисанка. Старалась любить обоих
сыновей одинаково, но, помимо ее воли, безотчетный материнский инстинкт все-таки более влек ее к Мишанке, нежели к Мисанке.