Неточные совпадения
Для
того чтобы поставить трансцендентальную проблему религии, нужно только не иметь никакой предубежденности, ни метафизической или спекулятивной, ни догматической, ни эмпирической: нужно смотреть на жизнь открытыми, простыми глазами и уделить всемирно-историческому факту религии
то внимание, которое ему естественно
принадлежит, даже хотя бы в силу ее распространенности.
Можно, конечно, для обозначения этого чувства сочинить новый термин, но, нам кажется, в этом нет никакой нужды, ибо в своем предварительном и формальном определении трансцендентное религии пока еще не отличается от трансцендентного философии: это больше логический жест, чем понятие (каковым, впрочем, и неизбежно будет всякое логическое понятие трансцендентного, т. е.
того, что находится выше понятий).], не
принадлежит имманентному, — «миру» и «я», хотя его касается.
Места для веры и откровения здесь не остается, н если и можно говорить об откровениях высших сфер в смысле «посвящения»,
то и это посвящение, расширяя область опыта, качественно ее не переступает, ибо и иерархии эти
принадлежат тоже еще к «миру», к области имманентного.
Таковы исключительно элементы религии, но вместе с
тем все они и
принадлежат сюда; нет чувства, которое не было бы религиозным (курс. мой), или же оно свидетельствует о болезненном и поврежденном состоянии жизни, которое должно тогда обнаружиться и в других областях.
Ибо если они должны иметь значение,
то они
принадлежат к познанию, а что
принадлежит к последнему,
то уже лежит в иной, не религиозной области жизни» («Речи о религии», перев. С. Л. Франка, стр.47).
Ибо к религии может
принадлежать из
того и другого только
то, что есть чувство и непосредственное сознание, но Бог и бессмертие, как они встречаются в таких учениях, суть понятия (101).
Дело в
том, что провозглашение истины, согласно православному вероучению,
принадлежит собору, который, однако же, действует и авторизуется Церковью не как коллектив, общеепархиальный съезд или церковный парламент, но как орган самого «Духа Истины», Духа Святого (отсюда соборная формула: «изволися Духу Св. и нам»).
Религиозные образы, реализующие и выражающие религиозное содержание, представляют собою
то, что обычно называют мифом. Мифу в религии
принадлежит роль, аналогичная
той, какая свойственна понятию или суждению в теоретической философии: от его понимания зависит оценка религиозно-догматического сознания.
Слабая сторона гегельянства с этой точки зрения сводится к
тому, что в мифообразовании у него вся энергия
принадлежит человеку — мифотворцу.
Однако им
принадлежит самостоятельное бытие в
том смысле, что они являются онтологическим prius [Первооснова, основание (лат.); букв.: предыдущее, предшествующее, первичное.] вещей, в силу которого возможность (δυνάμει δν) переходит в действительность (ενεργεία öv), причем каждая форма имеет пребывающее, вечное существование, а совокупность форм образует их иерархию или организм.
Он не знает, что Он есть нечто, ибо Он познает, что Он вовсе не
принадлежит к
той области, которая в каком-либо смысле может быть познана и о которой можно высказать или помыслить, что она есть» [De div. nat., lib.
Итак, Эн-соф, которому
принадлежит абсолютное совершенство, абсолютное единство, неизменность, неограниченность, остается в
то же время недоступно нашему разуму и пониманию в своем существе; поэтому для него не может быть дано никакого определения, о нем не может быть поставлено никакого вопроса, для него нет никакого образа или уподобления.
Божественные энергии, действующие в мире,
принадлежат вечности Абсолютного, а
то, что
принадлежит самому миру в его процессе, существует лишь в относительном: мир покоится в лоне Божием, как дитя в утробе матери.
В
том виде, как его приводит Булгаков, выражение
принадлежит Гегелю (Гегель.
Вся неисходность противоположения единого и всего, заключенная в понятии всеединства, сохраняется до
тех пор, пока мы не берем во внимание, что бытие существует в ничто и сопряжено с небытием, относительно по самой своей природе, и идея абсолютного бытия
принадлежит поэтому к числу философских недоразумений, несмотря на всю свою живучесть.
Но вместе с
тем Бог есть и Творец мира, Он живет и действует в мире, которому в качестве творения Божия
принадлежит не модальное или акцидентальное, но вполне реальное, непризрачное бытие, ибо он реален реальностью своего Творца.
Ибо не только все сущее должно
принадлежать ко всему и целостному, но и (не должно быть причастно) ничто из не-сущего в каком бы
то ни было смысле.
Так как ей
принадлежит положительное всеединство,
то ею обосновывается вся связность бытия, установляющая не механическое чередование, но внутреннее последование событий, иначе говоря, объективное время, ибо время не есть голое чередование, вытеснение прошлого настоящим, клочкообразная разорванность бытия.
Дети в своем мышлении являются выше или ниже логического разума, но во всяком случае вне его, и
тем не менее сам воплотившийся Логос мира указал в них норму совершенного бытия, «ибо им
принадлежит Царствие Божие» [Точнее: «ибо таковых есть Царство Небесное» (Мф. 19:14).
Другими словами, в разуме
принадлежит вечности все софийное в нем, но подлежит смерти
то, что вне-или антисофийно, т. е. кантовско-лапласовский или фихте-гегелевский разум.
Она имела до грехопадения
то естественное бессмертие, которое
принадлежало неповрежденной телесности.
И если Господь Иисус воплотился в человека, но не в одного из ангелов, при всей их близости к Престолу Божию,
то и это служит доказательством, что полнота образа Божия
принадлежит только человеку, и ее не имеют даже силы небесные.
Вместе с
тем оно не должно было
принадлежать к нашему человеческому миру, находясь в иной плоскости бытия, и потому способно соблазнять человека, клевеща на Бога.
Но вместе с
тем она не
принадлежит человечеству, ибо по значению абсолютно превышает меру ему доступного, быв принесена самим Богом, который, будучи He-человеком, в
то же время стал и совершенным Человеком.
Федоров
принадлежит к числу
тех стражей, которые напряженно всматриваются в эсхатологическую мглу: «Кричат мне с Сеира: Сторож, сколько ночи?
Между искусством и Красотой обозначается как будто даже антагонизм: искусство не существует вне граней, помимо их не происходит художественного оформления — in der Beschränkung zeigt sich der Meister [В ограничении проявляется мастер (нем.).], — а между
тем Красота есть вселенская сила, которой
принадлежит безмерность.
Если нога скажет: я не
принадлежу к телу, потому что я не рука,
то неужели потому она не
принадлежит к телу?..
Но тут вдруг оказалось, что еж вовсе не их, а принадлежит какому-то третьему мальчику, Петрову, который дал им обоим денег, чтобы купили ему у какого-то четвертого мальчика «Историю» Шлоссера, которую тот, нуждаясь в деньгах, выгодно продавал; что они пошли покупать «Историю» Шлоссера, но не утерпели и купили ежа, так что, стало быть, и еж, и топор
принадлежат тому третьему мальчику, которому они их теперь и несут, вместо «Истории» Шлоссера.
Неточные совпадения
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без
того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя
принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
Сверх
того, допускалось употребление латинских названий; так, например, персидская ромашка называлась не персидской ромашкой, a Pyrethrum roseum, иначе слюногон, слюногонка, жгунец,
принадлежит к семейству Compositas и т. д.
Долго раздумывал он, кому из двух кандидатов отдать преимущество: орловцу ли — на
том основании, что «Орел да Кромы — первые воры», — или шуянину — на
том основании, что он «в Питере бывал, на полу сыпал и тут не упал», но наконец предпочел орловца, потому что он
принадлежал к древнему роду «Проломленных Голов».
В среде людей, к которым
принадлежал Сергей Иванович, в это время ни о чем другом не говорили и не писали, как о Славянском вопросе и Сербской войне. Всё
то, что делает обыкновенно праздная толпа, убивая время, делалось теперь в пользу Славян. Балы, концерты, обеды, спичи, дамские наряды, пиво, трактиры — всё свидетельствовало о сочувствии к Славянам.
Кроме
того, новый начальник этот еще имел репутацию медведя в обращении и был, по слухам, человек совершенно противоположного направления
тому, к которому
принадлежал прежний начальник и до сих пор
принадлежал сам Степан Аркадьич.