Неточные совпадения
А если опыт и получает это расширение, то спекулятивный разум с этими
идеями может приступать к делу только отрицательно, т. е. не расширяя
понятия, но разъясняя его» (там же, 140 141).
Напротив, в философии Канта, именно в его учении об «
идеях» как предельных
понятиях, а равно и в учении о различении суждений практического разума от теоретического разума и «силы суждения» заключается implicite [Неявно, в скрытом состоянии (нем.).] целая теория мифотворчества, хотя и отрицательного или агностического содержания.
По этой теории, Ding an sich [Вещь в себе (нем.).] хотя и трансцендентна, но все-таки отпечатлевается в сознании в качестве «
идей» или предельных
понятий.
Если брать эти
понятия в статической неподвижности, застывшими в логические кристаллы, то основное
понятие религии,
идея Божества, есть вообще лишь явное недоразумение, очевидное для всякого, обладающего логической грамотностью, это — горячий лед, круглый квадрат, горький мед.
В учении Аристотеля о формах мы имеем только иную (в одном смысле улучшенную, а в другом ухудшенную) редакцию платоновского же учения об
идеях, без которого и не мог обойтись мыслитель, понимавший науку как познание общего (το καθόλου) и, следовательно, сам нуждавшийся в теории этого «общего», т. е. в теории идей-понятий.
Поэтому у Беме, строго говоря, отсутствует
идея творения и тварности, и хотя у него и постоянно встречается выражение «тварь и тварность» (Creatur und Creatürlichkeit), но это
понятие вовсе не имеет принципиального метафизического и онтологического смысла, а означает только определенную ступень в раскрытии природы Бога (как есть это
понятие и в системе Плотина, отрицающей тем не менее
идею творения).
Парменид учит нас, что есть только бытие, небытия же вовсе не существует; правда, он имел при этом в виду свое неподвижное, абсолютное Единое, субстанцию мира, которой только и принадлежит бытие, вне же ее ничего нет. В применении к такому
понятию абсолютного, очевидно, не имеет никакого значения
идея небытия. Однако не так просто обстоит это в применении к действию Абсолютного, к творческому акту, которым оно вызывает к существованию несуществовавшее доселе, т. е. небытие, творит из ничего.
Вся неисходность противоположения единого и всего, заключенная в
понятии всеединства, сохраняется до тех пор, пока мы не берем во внимание, что бытие существует в ничто и сопряжено с небытием, относительно по самой своей природе, и
идея абсолютного бытия принадлежит поэтому к числу философских недоразумений, несмотря на всю свою живучесть.
«Знаменитый символ пещеры у Платона, — пишет А. А. Тахо-Годи в комментарии к этому месту диалога, — дает читателю образное
понятие о мире высших
идей и мире чувственно воспринимаемых вещей, которые суть не что иное, как тени
идей, их слабые копии и подобия» (там же.
Идеи для мира явлений имеют не только художественно-эротическую и религиозно-мистическую достоверность, но и логическую значимость, как общие родовые
понятия (κοινόν, το εν επί πολλών, εν είδος εκαστον περί τα πολλά), причем эти
понятия не суть только родовые имена, но выражают самые сущности предметов (οϋσίαι) [О смысловом значении «
идей» и «эйдосов» у Платона см.: Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии.
Должны существовать
идеи не только настоящих вещей, но и прошедших, даже
идеи отрицания, относительного, гибнущего, смерти, уничтожения и под Сила этого аргумента заключается в прямом отожествлении
понятий, возникающих в мире явлений и по поводу их, с самыми
идеями, но это прямолинейное отожествление отнюдь не вытекает из платоновского учения, ибо мир
идей, хотя и имманентен миру явлений, как его основа, но вместе с тем и принципиально от него отличается
Идеи в нем погружены в становление и небытие, терпят многочисленные преломления и отражения, собственно и составляющие область относительного.
Поэтому хотя
понятия, как логические схемы явлений, и отражают
идеи в многоразличных аспектах (как это, впрочем, указывает и сам Аристотель), однако
идеи не суть
понятия, но их лишь обосновывают — и притом не прямо, а косвенно, не непосредственно, а посредственно, — преломляясь через призму относительного человеческого мышления.
На этом же смешении
идей и
понятий всецело основан и следующий аргумент Аристотеля, будто бы согласно теории
идей для каждой вещи должно существовать несколько и даже много
идей, напр., для человека — животное, двуногое, человек и под.
Нельзя, пожалуй, отрицать, что сам Платон не достиг окончательной ясности в изложении вопроса об отношении
идей к
понятиям, однако он не дал и повода для вульгаризации его учения Аристотелем.
И для Платона, и для Аристотеля было одинаково бесспорно, что существует нечто общее в
понятиях, род или
идея, причем ни тот ни другой не понимали их в смысле номинализма, т. е. только как абстракции или условные имена — vox, но видели в них некие realia.
Вместе с тем выяснилась — и не только для Аристотеля, но не меньше и для Платона — немыслимость прямого отожествления
понятий и
идей, а в то же время и невозможность вполне отрывать их друг от друга.
Понятий абсолютно антиидейных и внесофийных нет и быть не может, ex nihilo nihil fit [Из ничего не происходит ничего (лат.).], и даже пустейшие и ничтожнейшие или ложные
понятия суть паразиты, вырастающие на живом древе
идей; но также не может быть и
понятий вполне и безусловно софийных, ибо
понятия рождаются из дискурсивного мышления, которое соответствует раздробленному состоянию мира, сотканного из бытия и небытия, и подлинно софийная
идея не есть уже
понятие мышления, но выходит за пределы разума (о чем ниже).
Но в каком же отношении стоят эти
понятия к бытию вещей, ideae к res» [
Идеи ‹к› вещам (лат.).]?
Идеи-имена, которые составляют онтологическую основу общих
понятий, суть первообразы существ в Софии, вне которых ничто не становится причастно бытия.
Выражаясь известным платоновским термином, общим
понятиям свойственна сопричастность
идеям (μέθεξις), но при этом им вполне не адекватно ни одно наше
понятие, ни научное, ни философское.
Точная трансцендентально-логическая формулировка отношения
идей к
понятиям, одновременно объединяющая реалистическое и номиналистическое понимание, представляет исключительные трудности для философии, как это достаточно обнаружилось уже в средневековом споре реалистов и идеалистов, а равно и в новейшей философии, в частности в современном неокантианстве.
Возможность общих
понятий коренится в умном видении
идей, но эти общие понятия-идеи видятся не в их софийной гармонии или целомудрии, но в развернутом «развращенном» виде, как дурная множественность сталкивающихся центров, откуда проистекает и вся пестрота, хаотичность, неорганизованность бытия.
Неточные совпадения
Зло порождает зло; первое страдание дает
понятие о удовольствии мучить другого;
идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности:
идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше
идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара.
Ночью приходит ко мне, — в одном доме живем, — жалуется: вот, Шлейермахер утверждает, что
идея счастья была акушеркой, при ее помощи разум родил
понятие о высшем благе.
Ей по плечу современные
понятия, пробивающиеся в общественное сознание; очевидно, она черпнула где-то других
идей, даже знаний, и стала неизмеримо выше круга, где жила. Как ни старалась она таиться, но по временам проговаривалась каким-нибудь, нечаянно брошенным словом, именем авторитета в той или другой сфере знания.
Сквозь обветшавшую и никогда никуда не пригодную мудрость у нее пробивалась живая струя здравого практического смысла, собственных
идей, взглядов и
понятий. Только когда она пускала в ход собственные силы, то сама будто пугалась немного и беспокойно искала подкрепить их каким-нибудь бывшим примером.
Существует разительное противоречие между материализмом и логическим реализмом
понятий, признающим подлинность реальности общего, например, класс реальнее конкретного человека,
идея пролетариата важнее самого пролетариата.